— По-моему, школьный еще. Двенадцать, надо звонить. Договорились — с двенадцати до половины первого.

— Надо же, собственную машину выслал, да и тебя за руль… Какой, говоришь, у него телефон?

— Я ничего не говорю. Вон там записан.

— Да… Так, Воронов Игнат, чего-то начирикано…

— Это Лютый писал.

— Я и говорю. У них чего — общие дела?

— Не знаю. Знаю только, что друг детства.

— А чего человек в такой мунькиной жопе живет?

— Чужая душа — потемки.

— Верно.

— Ты не слишком много вопросов задаешь?

— Я?..

— Как то, как се… Ты, часом, не мент? — Водитель беззлобно усмехнулся.

— Ты чего, сегодня не с той ноги встал? Просто Лютый… очень необычный человек.

— Верно. Золотой человек. А у тебя есть слово-паразит.

— Какое?

— Слово «чего». И знаешь… это не самое лучшее слово для паразита.

Когда-нибудь можешь нарваться на серьезные неприятности. Поверь мне, я не со зла говорю.

— Ладно. О, дозвонился.

* * *

Игнат надел светло-серые джинсы, мягкие кожаные туфли и хлопчатобумажный фиолетовый свитер. В агентстве у шефини он взял напрокат безумно дорогой светлый блузон-пиджак, который сразу же окрестил «сутенерским», и очки «Рей-Банн». Игнату было не привыкать менять внешность. Лицо он протер солью, и теперь оно выглядело свежим, как после поста, а воспаленные от вчерашней пьянки глаза закапал «визином» и спрятал под солнцезащитными очками.

Вот вроде бы и все.

— Боже мой! — восторженно произнесла его ночная гостья. — Да тебе можно отправляться в Голливуд!

— Что я и делаю, — сказал Игнат в некотором смущении. Потом посмотрел на девушку. Теперь она выглядела явно лучше, чем с утра. Да нет, она была просто хороша, похмелье помешало вовремя это понять.

— Совсем другой человек — великолепно выглядишь, — она весело присвистнула, — так изменился.

— Спасибо. А ты просто великолепно выглядишь, тебе не надо меняться.

Тебе в жизни повезло больше.

— Зря смеешься. С утра твое лицо было похоже на… на дыню! — Она улыбнулась.

Игнат протянул руку и почти дотронулся до ее груди. Но не коснулся ее.

— У тебя здесь две превосходные дыни.

— И на том спасибо. — Она теперь рассмеялась, потом пристально посмотрела на Игната. — Ты хоть что-нибудь помнишь?

— Когда вспомню — скажу.

— Ладно, не мучайся. Просто… мне было хорошо.

— После этого мы должны поцеловаться, а потом пожениться.

— Почему?

— Так бывает в кино. И еще детей нарожать. Ты, кстати, любишь кино?

— Почему утром ты не захотел меня?

— Это не ответ.

— А если ответ?

— Тогда я хочу тебя сейчас.

Игнат понял, что делает, когда уже прижал девушку к себе. Он с какой-то шальной веселостью подумал, что, наверное, до сих пор пьян или просто сходит с ума: внизу его ждет автомобиль и незнакомые люди, он одет в костюм, который стоит две его зарплаты, и теперь, словно действительно герой какой-нибудь дешевой эротической киношки, он за пару минут собирается трахнуть свою юную гостью (подарок от новых сослуживцев). Великолепно! Прямо плейбой. Но в последнюю минуту он почувствовал бешеный прилив желания, почувствовал, как ее рука расстегивает пуговицы на джинсах и с силой сжимает его тело; он услышал ее стон и, не снимая очков, впился губами ей в шею. Ее кожа оказалась бархатной и чуть смугловатой. Девушка была в широкой юбке, и Игнат быстро стянул с нее черные трусики, провел пальцем по внутренней части бедра. Поднял ее ногу, снова прижимая девушку к себе, и опять же с каким-то веселым удивлением обнаружил, что она давно готова к любви.

— Сладкий, — прошептала девушка, и Игнат почувствовал, что по ее телу прошла волна легкой дрожи. Теперь он уже нежно коснулся ее груди.

— Две чудные дыни…

Игнат приподнял девушку; она была легкой, ее волосы пахли какими-то удивительными, неведомыми растениями, которые всегда распускались в конце мая на юге, — воспоминание, оставшееся от детства. Мышцы налились сталью, Игнат еще чуть приподнял девушку, они радостно улыбнулись друг другу.

— Развратница, — хрипло и низко произнес Игнат, понимая, что сладостный ком подкатил к горлу и теперь будет мешать говорить.

— Повтори это еще раз.

— У тебя не только две превосходные дыни, у тебя еще… — И он вошел в нее, вошел в ее горячее зовущее лоно. Потом отпустил руки, перестал ее поддерживать…

— О, маммаа… — простонала девушка, обнимая Игната за шею и пропуская его все глубже и глубже.

«Черт, я не мама», — подумал Игнат. Сладостный ком растаял. Вернулась прежняя, чуть циничная веселость.

…Она кричала довольно громко, и Игнату пришлось зажать ей рот, и она поймала губами его пальцы, а на полу, в ногах, путался и урчал Брынза.

— Мама миа! — стонала она. — Сладкий…

«Кто такая „мама миа“?» — подумал Игнат и снова почувствовал, что в любой момент может расхохотаться. С каким-то неожиданным холодным резоном он решил, что вряд ли все это — профессиональный писк, положенные на работе стоны; ведь она ему ничего не должна, и, возможно, ей действительно хорошо. Что ж, тоже пойдет, по крайней мере известен минимум один человек, для которого этот день начался хорошо. Потом, уже в предвосхищении наступающего оргазма, он предположил, что, возможно, таких людей все же окажется двое, а потом он услышал, как зазвонил телефон, и подумал, что, конечно же, Брынза должен быть здесь — ведь в коридоре снова пахло самкой.

* * *

— Он сказал, что сейчас спускается… Он говорил каким-то странным голосом. — Молодой человек улыбнулся и пожал плечами.

— Что ты все выдумываешь? — Водитель взял у него телефон, посмотрел на дисплей. — Надо подзарядить. — Потом усмехнулся. — Все люди странные, и если кто-то не похож на тебя, то это вовсе не значит, что ты тоже не странный.

Водитель довольно откинулся в кресле, потом поморщился — нечто подобное говорил Лютый, но как-то не так, у Лютого получалось чуть лучше, и все-таки он что-то перепутал.

— Ты знаешь, — молодой человек подмигнул водителю, — он сказал, что спускается с крыши мира. Чего бы это могло значить?

— Значит, так оно и есть. А ты опять взялся за свои «чего»?

* * *

Они вышли из подъезда, и Ворон увидел ожидавший его черный «линкольн»

Лютого. В подъезде пахло кошками и было грязно, все стены разрисованы какими-то каракулями — названия групп, от которых фанатели окрестные подростки. На улице стоял великолепный день самого начала лета. И в солнечной глубине этого дня Игната ждал черный «линкольн» — возможно, день действительно начинался не так уж плохо. И возможно, она права: лучший способ борьбы с похмельем — это легкий утренний перетрах. Игнат вдруг с удивлением обнаружил, что в общем-то благодарен ей.