Нарисованная здесь картина миграции из Тонга в Новую Зеландию носит чисто гипотетический характер: мне неизвестна реальная форма ни миграционной функции, ни кривой диаспоры для двух этих стран, и сомневаюсь, чтобы она была вообще кому-либо известна. В том же духе гипотетического анализа видоизменим наш график, взяв пару стран, разрыв в доходах между которыми был значительно более широким. В поле нашего внимания находятся уже не Тонга и Новая Зеландия в XXI веке, а The Windrush – судно, в 1948 году доставившее первых мигрантов из Карибского бассейна в Великобританию. В тот момент, когда исчезли барьеры, установленные во время Второй мировой войны и Великой депрессии 1930-х годов, стимул к миграции был настолько велик, что размеры этой миграции намного превышали миграционный поток из Тонга в Новую Зеландию. Эта ситуация изображена на рис. 2.2. Мы видим, что функция миграции сдвинулась вверх: при любом заданном размере диаспоры миграция идет быстрее, чем в предыдущем случае. Казалось бы, ситуация изменилась несущественно, но мы приходим к принципиально иному итогу. В то время как в предыдущем случае миграционная функция и кривая диаспоры пересекались, теперь этого не происходит. Соответственно, равновесие отсутствует: миграция продолжает ускоряться, а диаспора продолжает увеличиваться.

Следует подчеркнуть, что тонганская миграция в Новую Зеландию и миграция в Великобританию из Карибского бассейна используются здесь лишь как абстрактные примеры, иллюстрирующие соответствующие процессы. Я не хочу сказать, что реальная миграция из Карибского бассейна в Великобританию не могла бы прийти к равновесию. Мы никогда не узнаем, как вела бы себя неограниченная миграция, поскольку в 1968 году британское правительство, обеспокоенное участившимися выступлениями против нарастающей иммиграции, ввело ограничения, призванные снизить ее темп.

Рис. 2.2. Миграция в Великобританию из Карибского бассейна в отсутствие ограничений

Однако реальная ценность модели заключается не в том, что она наглядно объясняет причины тех или иных явлений, а в возможности использовать ее для того, чтобы предсказать последствия гипотетических ситуаций, включая политические изменения. Ниже, в главах 5 и 12, эта модель станет нашей рабочей лошадкой при анализе миграционной политики. Такой подход позволит нам показать, что реактивная политика порой приносит больше вреда, чем пользы, и что в нашем распоряжении имеются более приемлемые альтернативы.

На какое-то время оставим в покое равновесие в первом смысле, то есть ту точку, в которой темп миграции стабилизируется. Равновесие во втором смысле, то есть прекращение чистого притока людей, может наступить лишь в случае устранения разрыва в доходах. Обрисованная мной система сводится к простому взаимодействию уровней и потоков: величины диаспоры, состоящей из бывших мигрантов, и притока новых мигрантов. Простые уровнево-потоковые модели широко применяются во всевозможных ситуациях. В типичных уровнево-потоковых системах, представляющих собой грубую аналогию миграции, – таких как система с перетеканием воды между двумя сообщающимися сосудами, в которых она первоначально стояла на разном уровне, – сам поток постепенно приводит к исчезновению разрыва: один сосуд наполняется, а другой осушается. В нашем контексте такая ситуация наблюдалась бы в том случае, если бы миграция влекла за собой снижение доходов в странах, принимающих ее, и рост доходов в странах-источниках. Простые экономические модели, использовавшиеся для предсказания огромных выгод, которые принесет с собой глобальная миграция, не учитывают никаких других факторов. Мигранты играют роль уравнителей: в отсутствие препятствий к перемещению миграция продолжается до тех пор, пока не выравняются доходы. В этот момент мигранты могут в какой-то мере ощутить себя одураченными: они ничего не добились, перебравшись на новое место жительства. Те, кто останется на родине, в итоге выиграют ровно столько же. Коренное население страны, принимающей мигрантов, окажется в проигрыше, но оно может утешать себя тем, что другие получили больше, чем оно потеряло. В качестве описания результатов миграции XIX века из Европы в Северную Америку или, если на то пошло, из Эрнсбаха в Брэдфорд, эта модель служит неплохим первым приближением. В начальный период освоения Среднего Запада мелкие фермеры могли стать хозяевами более крупных земельных участков, чем те, которые у них были в Европе. По мере заселения Среднего Запада и снижения перенаселенности в Европе размеры земельных наделов в обоих регионах уравнивались. В конце концов фермер Шмидт из Германии стал жить не хуже, чем фермер Шмидт из Айовы. Но при анализе миграции из страны, упустившей возможности для процветания и создания современной передовой экономики, эта простая модель оказывается бесполезной. Современной миграцией движет стремление не к владению землей, а к экономической эффективности.

Как мы увидим в следующих главах, силы обратной связи между миграцией и доходом, как в странах, принимающих миграцию, так и в странах – источниках миграции, носят слабо выраженный и неоднозначный характер. Более того, несмотря на ускорение миграции, ее масштабы незначительны по сравнению с количеством рабочей силы и в родных странах мигрантов, и там, куда они направляются. Поэтому механизм обратной связи зависит от мелких изменений и порождает слабую ответную реакцию. Миграция из бедных стран в богатые едва ли существенно скажется на величине разрыва в доходах.

Факты и их следствия

Таким образом, мы имеем ряд хорошо обоснованных фактов, из которых вытекают важные последствия. Первый из этих фактов – наличие абсурдно широкого разрыва в доходах между бедными и богатыми странами, который при нынешних процессах глобального экономического роста останется широким еще несколько десятилетий. Второй факт – миграция не способна существенно сократить этот разрыв из-за того, что механизмы обратной связи слишком слабы. Третий факт – по мере продолжения миграции в течение нескольких десятилетий продолжится рост диаспор. Таким образом, разрыв в доходах сохранится, а условия миграции будут облегчаться. Из этого вытекает, что миграцию из бедных стран в богатые ожидает ускорение. На протяжении предсказуемого будущего международная миграция не достигнет равновесия: на наших глазах складывается неравновесное состояние колоссальных масштабов.

Об ускорении миграции однозначно свидетельствуют совокупные данные. В целом глобальное количество иммигрантов выросло с 92 млн в 1960 году до 165 млн в 2000 году. Но этот прирост скрывает коренные изменения в составе мигрантов. Миграция из богатого мира в бедный сократилась до нескольких миллионов человек. Миграция в пределах богатого мира вышла на плато: увеличение миграции в рамках Европы компенсируется сокращением миграции из Европы в страны Нового Света. Отметим, что на протяжении этого периода колоссально выросли объемы торговли и потоки капитала между странами богатого мира. Мы видим, что, несмотря на прогнозы об увеличении миграции вследствие неизбежной глобализации, в богатом мире этого не произошло. Объемы миграции между развивающимися странами возросли несущественно – примерно с 60 млн до 80 млн человек. Напротив, резко усилилась миграция из бедных стран в богатые – менее чем с 20 млн человек до 60 млн с лишним. Более того, прирост ускорялся от десятилетия к десятилетию. Сильнее всего – и в абсолютном, и в относительном плане – миграция выросла в 1990–2000 годы; для более позднего периода у нас отсутствуют глобальные данные. Разумно предположить, что в 2000–2010 годы это ускорение продолжилось.