Выехали на охоту еще по утреннему туману, спешившись, вели коней, вьюченных оружием, под уздцы неширокой тропою. Доехав до реки, молодые воины постреляли пестрых уток, поднятых псами из зарослей рогоза. Вождь со Збоем только поглядывали на потеху молодых. У Мечеслава тоже чесались руки, но пока он, соскочив с коня, пыхтя и сопя, пытался натянуть самострел, уцелевшие от стрел птицы разлетелись. За иными, упавшими на воду поодаль от берега, кинулись псы. Мечеславу досталось только собрать и подвесить к седлу невозмутимого Мухи добычу старших. Радагость с Истомой было загорелись искупать коней, да и самим окунуться, но вождь отмолвил – «вечером».

Вуй Кромегость повел охотников через холмы. По ту сторону, с его слов, уже три или два года не тревожимый охотниками, должен был пастись, множась и нагуливая жир, кабаний гурт. В роще на склоне Радагость спугнул молодого лося – метил в него сулицею, да только зря загнал ее в мягкий бок липы, нижние ветви которой ощипывал мягкими губами сохатый. Тот мигом скрылся между деревьев, а Радагостю пришлось под хмурым взором Збоя добывать сулицу из дерева – счастье еще, что на охоту жало к древку крепили куда как прочнее, чем в бой.

Тронулись дальше. Солнце шло к полудню, нагревая затылки и плечи. Вокруг Мечеслава с Мухой закружились настоящие мухи, прилетевшие на запах утиной крови, конек всхрапывал, махал хвостом и встряхивал челкой, а отрок, сжав зубы, терпел. Время от времени отмахиваясь колпаком и мечтая поскорей выехать на открытое место, где надоед пообдует ветер.

Збой вдруг присвистнул – негромко, но пронзительно, и ткнул рукою в сторону дерева в полудюжине шагов от него. На толстой нижней ветке сидел орел – крупный беркут из тех, что залетают иногда из полуденных степей в вятические леса. Мечеслав впервые видел птицу так близко. Огромные сизые со стальным отливом крылья, буроватая голова с желтыми глазами, пристально глядевшими на охотников. Истома медленно поднял лук с наложенной на тетиву стрелой, но вуй Кромегость положил руку на обложенную роговыми пластинами кибить.

– Это не простая птица, – ровно выговорил он.

– Точно, – откликнулся Збой. – Орлы по нижним веткам не скачут – не глухари, чай. И нас бы дожидаться не стал.

– Раненый, может? – задумчиво проговорил Истома, опустивший лук, но покуда не убиравший его. У Мечеслава даже в ушах застучало и пересохло во рту – а если удастся добыть степного хищника живьем? Очень живо вспомнились рассказы дедова друга Родослава – как такие же вот птицы служат кочевым воинам, подручникам кагана, и сразу представилось, как он сам, Мечеслав, едет верхом, а на огромной рукавице на левой руке восседает такой же красавец. Ну и что, что покуда Мечеслав сам вышел бы немногим выше орла, вздумай птица сесть наземь у его кожаных пошевней. Он ведь вырастет!

Орел, словно отвечая Истоме, вдруг распахнул крылья, ударил, поднимаясь, взмыл, пронесся дугою меж сосен, над подлеском, завершая круг, пролетел над ними так, что все почувствовали на лицах порыв ветра из-под сизых перьев. Отлетел двумя деревьями дальше и вновь опустился на самую нижнюю, самую толстую ветку. Оглянулся поверх крыла, будто через плечо, крикнул зло и требовательно, нетерпеливо.

Псы, было выскочившие вперед, вдруг, дыбя шерсть на высоких загривках и ворча, отбежали к стременам охотников.

– Сдается мне, – медленно проговорил вуй Кромегость, не отрывая взгляда от птицы, – нас куда-то зовут.

– Ясное дело, – откликнулся Збой, тоже рассматривая орла, только с недоверчивым прищуром. – Ясное и нечистое. Во-первых, не люблю колдовства. А степного колдовства не люблю еще сильней, это во-вторых. Птичка-то нездешняя… Как бы в гости к хазарам не зазвала.

– Збой, – усмехнулся вуй Кромегость, поворачивая лицо к гридню, – с каких пор ты боишься хазар? А если у тудуна объявился новый колдун – на это в любом случае стоит взглянуть, верно?

Збой в ответ только пошевелил недовольно усами, но спорить с вождем больше не стал.

– Эй, оружье приготовить! – повернулся он к охотничьему отряду. – Ремни по-быстрому проверьте – чтоб не скрипело, не звякало.

Гридни послушно завозились в седлах, беря на изготовку секиры и булавы, проверяя, хорошо ли ходят в ножнах ножи, ладно ли лежат луки в налучах.

Орел крикнул снова – тревожась и торопя.

Вождь повернулся, словно что-то вспомнив. Мечеслав тронул коленями бока Мухи, но за спиною дюжего Бармы и его ничуть не меньшего серого с белой полосою Тучи схорониться не успел.

– Мечша!

Досада, стыд и отчаянье зимней вьюгой посреди летнего дня прошили Мечеславовы стеганку и рубаху. Ну все, сейчас вождь направит его домой. Ясное дело – к Деду, как вестника… И опять все случится с другими! Ему ведь уже девять лет!

Закусив губу и опустив некстати закипевшие от обиды глаза, послал Муху вперед.

– Барма, прими у отрока самострелы, заряди и отдай ему, – произнес Кромегость и уже через плечо добавил: – А ты, Мечша, вперед не лезь. Успеешь.

Барма принял самострелы один за другим в свои огромные руки с добродушной улыбкой – как если б собрался изладить для мальца какую потеху, деревянного конька или пичужку скрутить из травяных пучков – иногда он так забавлял меньших. Иной взрослый воин спешился б или, по крайности, навалился б, натягивая тетиву, на приклад самострела, прижимая его телом к седельной луке. Барма же, словно красуясь, упирал приклад в грудь, хватал руками тетиву и натягивал их так, на весу.

Збой неодобрительно покосился на младшего:

– Чего дуришь? Порвешь другой раз тетиву – то-то новую натягивать запаришься.

Барма на нарекание старшего только потупился с напускным смущением да украдкой подмигнул Мечеславу, передавая ему натянутый самострел. Отрок едва спохватился спрятать прикушенной губою улыбку – ему-то точно было не по чину смеяться над Збоем, в усах которого уже пробились серебряные нити, а на обеих руках красовалось по нескольку обручий.

Орел снова забил крыльями, поднимаясь в воздух. Летал странно – орлы так не летают, – выписывал над ними и чуть впереди круги и дуги, но над кронами не поднимался. Вскоре сосны поредели, разбавленные тополями и березами, в подлеске замелькали молодые елочки и осинки. Гуще зазвенели комары. А потом вдруг между деревьев показались просветы – лес кончался. Остановился и охотничий отряд. Первым остановил Жара вуй, рядом с ним – Збой и Истома, Барма, Радагость и Мечеслав. Рядом с хозяевами остановились и псы, насторожив уши, подняв головы, напружинив лапы.

Внизу по лугу шли два воза с большими колесами. Каждый волок крепкий сбитый мышастый мерин, на переднем рядом с возницей сидел странный человек с рыжеватой бородой, в остроконечной шапке-башлыке и стеганом кафтане чуть ниже колен. Странным в нем была не борода – по головам на кольях родного городца Мечеслав уже знал, что у полуденных племен не только старцы позволяют волосам под нижней губой расти сколько вздумается. Да и одежда была скорее незнакомой – к мысли, что в иных землях одеваются не так, как у вятичей, он уже тоже привык. Странными казались лицо, тело и руки незнакомца – распухшие, будто у утопленника. Или его пчелы искусали?