В тот день возле твоей могилы вместе со мной стояли все наши маленькие тайны и секреты. Те, про которые вслух не говорят. И никто, кроме меня, их, естественно, не видел. Я привела их с собой, чтобы они смогли с тобой попрощаться, но ты оказался сильнее меня и все они попрыгали к тебе в могилу. Ни один из них не захотел остаться со мной, и шесть лет я о них не вспоминала. Похоронила — и похоронила. Но сегодня я их всех из могилы повытаскивала. Одного за другим. Все наши маленькие секреты и тайны, которые ушли от меня вместе с тобой.

Помнишь, Масуд, как однажды ночью я начала кормить Эти грудью, а она только два раза пососала и уснула? Я говорю тебе:

— Отнеси ее в кроватку, она уже спит.

А ты мне — шепотом, чтобы она не проснулась:

— Смотри, Сими, какие у нее ручки. Видишь она пальчики в кулачки не сжимает, раскрытыми их держит. Это значит, что она ничего не боится. Поверь мне, я знаю, что говорю.

В другой раз я тебе сказала:

— Иди посмотри, как Коби спит. Прямо как убитый. Голову на подушку положит и до самого утра не шевелится.

А ты:

— Ну, теперь понятно, почему он у нас такой сильный по утрам просыпается.

А помнишь, как мы увидели, что Ицик и Дуди вместе в кровати спять, спина к спине? Ты тогда сказал:

— Давай закроем дверь, не будем им мешать…

Дай-ка мне твою руку, Масуд. Давай вспомним, как мы делали это когда-то. Нет, не правую, другую. Вот она, твоя рука. Пусть она отправится в самое длинное путешествие. Пусть она придет в то место, где зарождается жизнь. Скоро на меня упадет «катюша», и я пойду туда, где теперь живешь ты. Сегодня ночью мы уйдем с тобой вместе, рука об руку. Вдвоем уйдем. Не позволим больше нас разлучить — чтобы ты был там, а я — здесь.

Нет, не буду открывать глаза, пока мы не придем домой. Я очень хочу, чтобы ты сейчас пошел со мной домой. Чтобы я поверила, что ты действительно воскрес из мертвых, что перепрыгнул через эти долгие шесть лет и пришел ко мне. Ну что? Ты идешь или нет? Это — лестница нашего дома. Иди ты первым. Открывай дверь и входи. Шесть лет — это и много, и мало. Но теперь, когда ты со мной, этих шести лет как не бывало. Как будто прошло только одно мгновенье.

Какую хочешь дверь открывай. Теперь обе квартиры наши. Два с половиной года назад нам отдали квартиру семьи Эльмакайес, которая переехала в Тверию. Стену между квартирами сломали и сделали из них одну. Тогда у нас были тут выборы и многие переехали на новые квартиры. Семья Амселем переехала в один из ступенчатых домов. Даганам и Битонам, как и нам, сделали одну квартиру из двух. Румыны, что жили под нами, переехали в новый дом, возле «Скорой помощи». Одним словом, все, у кого на плечах была голова, или переехали, или расширились.

Постой, погоди, куда ты? Почему ты не открываешь дверь? Почему не заходишь? Из-за этой истории с выборами, что ли? Да не волнуйся ты так. Я тебе все расскажу. Вот, слушай; я уже рассказываю. Как-то раз, перед выборами, приходят ко мне и спрашивают: «Хочешь?» Я говорю: «Ну было бы неплохо». Это все, что я им сказала. «Было бы неплохо». Ну и что тут такого? Ведь во время выборов, в кабинке, твоих рук никто не видит и что ты там в урну бросаешь, не знает, правда? Да и всех-то делов — бумажку с нужным именем в урну положить. Подумаешь! Чего ты вдруг в потолок-то уставился? Что ты хочешь этим сказать? Что мы до сих пор так и должны были в двухкомнатной квартирке ютиться, да? Ну ладно, хватит тебе уже в потолок глядеть. Да, я проголосовала за кого нужно. Признаю. Ну и что? Да по мне — пусть они там хоть провалятся все! Плевать мне, каких они там бумажек в урну накидают и чье имя будет на этих бумажках чаще других красоваться.

Вообще-то, если честно, я на эти выборы даже и идти-то не собиралась. Но тут слышу: стучат. Открываю: они. На машине за мной приехали, как за королевой. Ну, я в чем была, в том и поехала: без сумки, без карманов. Только паспорт с собой взяла. Ну, привозят они меня на избирательный участок, суют мне в руки свою бумажку, а я, как за занавеску зашла, думаю: «А что, если мне ихнюю бумажку подменить? Взять да и кинуть вместо нее бумажку, которую ты бы хотел, чтобы я кинула?» Но потом я испугалась. «А вдруг, — думаю, — они ее достанут и догадаются, что я их бумажку своей подменила? Ведь ихняя бумажка, она уже не новая; на ней пятна от пальцев есть. Они в момент подмену распознают. И вообще. Может, они сейчас там на часы смотрят и думают: что это, интересно, она там столько времени делает?» В общем, стою я там, возле избирательной урны, и дрожу как осиновый лист. Никак не могу решить, что мне делать. Ну а потом все-таки взяла да и бросила в урну бумажку, которую они мне сунули. Села в их машину, отвезли они меня, куда я попросила, а через четыре месяца после выборов нам квартиру расширили. Чтобы для детишек больше места было.

Ну и чего же ты, Масуд, хочешь, а? Хочешь у нас эту квартиру забрать, что ли? Чтобы мы снова вернулись в маленькую? Между прочим, люди говорят, что мы ее совсем не из-за выборов получили. Говорят, что все это просто россказни. Говорят, что мы ее получили из-за того, что в поселке новые дома построили и было куда людей переселить. А еще говорят, что сделали это для того, чтобы министерство строительства поняло наконец, что многие нуждаются в жилье и что надо строить больше новых домов. Даже Эдри — и те получили. Хотя все прекрасно знают, за кого они голосуют. Ну ладно тебе, хватит уже в потолок-то глядеть. Открывай уже давай. Только заходи тихонько, чтобы дети не проснулись. А то еще, не дай Бог, тебя увидят. Как я им объясню, что ты вернулся только на одну ночь?

Здесь у нас раньше кухня была, но Ицик ее в свою комнату превратил. Даже и не знаю, как он сюда кровать свою втащить ухитрился. Мы с Коби на него кричали, но он нас не послушал. Изо всех сил надавил — она и пролезла. Здесь теперь даже для швабры места нету. А вон там, в раковине, — птица его. Хорошо, что она сейчас спит, а то я ее страх как боюсь. Я и его-то самого боюсь. Целыми днями только на нее и смотрит. Будто она ему жена. И разговаривает только с ней да с Дуди. Школу бросил, по улицам шляется. Вот до чего докатился. Хорошо еще, воровать не начал. Ну ладно, хватит уже возле него стоять, пошли дальше. Да, такой уж он у нас, Ицик. Не знаю, почему он так лежит. Никогда раньше не видела, чтобы он так лежал. Не ведаю, что у него на уме. У него лицо все время как каменное. Я как-то раз сюда зашла, а тут такая вонь, что я сразу выбежала. И больше не заходила. Совсем уже взрослый стал. Я и не заметила, как он вырос. И что бриться начал, тоже не знала. И как он этими своими руками бриться ухитряется, не понимаю. Даже не знаю, как это я проглядела, что он так вырос. Ему вон уж и бар мицву устраивать пора. Но какая там бар мицва. Как же он без отца к раввину-то пойдет? Да и денег у меня на это нету.

Ладно. Ты, Масуд, пока проходи, а я возле него еще чуток постою.

Постой! Тебе туда одному нельзя. Подожди меня. Это комната Дуди. Он в своей кровати никогда до утра не долеживает. Встает посреди ночи и идет в новую половину квартиры спать, к братьям своим. Это вот их комната. Хотя места теперь и много, они все равно все вместе спят. Прямо как селедки в бочке. Эти — та уже большая. Вон она, на второй кровати лежит. А Дуди — на соседней кровати, видишь? Ну а это новенькие наши. Постой-ка, я приподыму одеяло, чтобы ты мог получше разглядеть. Их зовут Хаим и Ошри. Они близнецы. Перед тем как уйти, ты оставил их мне в животе. Я назвала их в честь тебя. Так что поздравляю вас, господин Дадон. Пять с половиной лет назад у вас родились двое сыновей. Знаешь, я себя сейчас прямо как медсестра в больнице чувствую. Как будто я вышла в коридор, чтобы сообщить тебе, кто у тебя родился.