Рейтинг отца Анатолия в монастыре рос на глазах. На игру к нему стали записываться, потому что в одну ночь все желающие умещаться перестали, отец Анатолий, измученный, но счастливый, отсыпался днем, а настоятель все это терпел, понимая, что другого такого специалиста ему не найти...

Срезался отец Анатолий на создании монастырского варианта знаменитой «Цивилизации» — он уже почти все доделал, добил, для этого вел обширную переписку с коллегами из Москвы и США, вступил в общество «Компьютерный гений», подписался на несколько важных рассылок.

Только в игре отца Анатолия нужно было создать не государство, как в «Цивилизации», а большой монастырь, с сельским хозяйством, постройками, братией. Игрок, разумеется, и был настоятелем, так к нему и обращалась игра: «Досточтимый отец настоятель!». Тут-то настоящий отец настоятель и велел отцу Анатолию «все эти художества» стереть. Без права восстановления. И не потому, что настоятелю было обидно или он преследовал своим запретом высокие духовные цели. Просто — «поиграли, и хватит», устал он уже от того, что иноки от этих игр стали как больные, с послушаниями после ночных бдений едва справлялись и вообще отбились от рук. Никакие объяснения отца Анатолия, что его игры — необыкновенные, душеполезные, не помогли.

Батюшка сотворил, как повелели. Стер обе игры, стер и третью, недоделанную «Цивилизацию». Однако плакал после разорения дела своей жизни целую неделю, даже заболел от расстройства ветрянкой. Как вдруг утешился. Один паломник шепнул ему на ушко, что дело его не умерло, но живо, что на московской Горбушке продаются и «Семь смертных грехов», и «Победа православия» — потому что игры эти давным-давно и без всякого ведома отца Анатолия скачали проворные хакеры, а потом размножили для общего употребления. И прославил отец Анатолий Господа так горячо, как, возможно, никогда в жизни. Но вот удивительно — компьютерными играми с тех пор навсегда переболел.

Один юноша все время убегал из монастыря. Как весна — так тянет его на родину. Накопит денег на билет, и раз — уже дома. Поживет чуть-чуть дома, отоспится, поест хорошенько, наглотается мамкиных галушек до отвала, и вроде снова скучно, хочется в монастырь. Что делать, берет обратный билет, возвращается, падает игумену в ноги, кается, умоляет простить.

Игумен был человеком мягким, да и работники в монастыре нужны, что ж поделаешь, — даст юноше, конечно, три наряда вне очереди, пошлет чистить на кухню картошку или драить трапезную, но все-таки примет.

Так повторялось несколько раз. Наконец, юноше это надоело. После очередного побега он приехал в монастырь с толстой длинной веревкой и уже не пошел ни к игумену, ни к братии, а, забравшись в самый дальний угол святой обители, привязал себя к громадному многолетнему дубу, завязав веревку тройным морским узлом.

Братия вскоре обнаружила его и просила эти глупости бросить. Но юноша никого не слушал, все больше молчал и проводил привязанный к дубу дни и ночи, несмотря на сильный холод, дождь, а потом и снег. Его пытались оторвать силой, смеялись над ним, звали даже врача. Но юноша был тверд. Старец же только слабо махнул рукой: «Оставьте его». Плотник монастыря сколотил ему небольшую будку, в которую юноша залезал в сильную непогоду. Печник сложил в будке маленькую печку. Монахи приносили ему простую пищу и дрова. Сам игумен несколько раз приходил к нему и умолял не мучить себя, а поберечь свое молодое здоровье и вернуться работать в мастерские — юноша хорошо знал столярное дело. Но юноша отвечал: «Если отвяжу веревку, снова убегу, и работника у тебя все равно не будет, прости меня, отче». Он прожил в своей будке под дубом много лет, и когда его веревка совсем сгнивала, просил принести себе новую. В старости у него отнялись ноги, и только тогда он позволил перенести себя в келью. Однажды ночью два приехавших в монастырь паломника увидели, что от кельи его восходит в темное небо сияющий столб. Но это было только один раз, а больше никаких особенных чудес не было. Сам же он звал себя «старичок-дубовичок».

На Красную горку Таня и Гриша повенчались и вместо свадебного путешествия решили отправиться в паломничество. Без лишней одежды, без продуктов, взять только немного воды, хлеба и идти от монастыря к монастырю. Где пустят переночевать, там и благодарствуйте. Где накормят, там и спаси Господи!

В путь они отправились рано утром, через день после венчания, три часа ехали на электричке, а потом вышли и пошли пешком. У Гриши все церкви были обозначены на карте одним крестиком, а монастыри двумя. При удачном раскладе к вечеру они должны были дойти до первого пункта — Вознесенского монастыря. И вот шагают молодожены по дороге, поют молитвы, читают Иисусову, потом отдохнут, слегка закусят, снова идут. К вечеру они сильно устали. Особенно Таня, которая страшно проголодалась, потому что две булочки с ключевой водой это все-таки мало за целый день. И говорит Таня Грише ласковым голосом:

— Смотри, вот малина свешивается через забор. Давай сорвем? А вон горох...

Гриша, который тоже был голоден, сначала молчал, но в конце концов ответил:

— Сразу видно — женщина! Жила бы ты в раю, поступила бы точно так же, как Ева.

— Это как? — уточнила Таня.

— Сорвала бы плод с древа познания и съела.

— Я? Да ни за что. Вот и Адам все свалил тогда на женщину, а сам-то!

Гриша только засмеялся:

— Если бы Господь запретил мне, я не послушал бы никакую Еву.

На землю спустились сумерки. Таня с Гришей как раз подходили к новой деревне. «Никишкино!» — громко прочитала Таня. А Гриша посмотрел в карту и понял, что в монастырь, в который они надеялись прийти к вечеру, уже не успеть. По крайней мере засветло. И они решили рискнуть — попроситься к кому-нибудь на ночь, прямо здесь, в Никишкино.

В двух местах им отказали, а из третьего домика выглянул дед в зеленой байковой рубахе и сказал: «Заходите». Таня с Гришей обрадовались! Тем более что дед кивнул на стол, на котором полно было еды, и велел им ужинать. Но сам начал куда-то собираться.

— А вы с нами разве не поужинаете? — спросили вежливые Гриша и Таня.

— Кур пойду запру, — ответил дед вполне дружелюбно. — Вы пока тут одни поешьте. Каша, картошка, старуха всего наготовила да к дочке сегодня поехала, в Кутомкино, не вернется. Чай грейте. Только эту алюминиевую кастрюлю на подоконнике не трожьте.

И ушел.

Таня углядела маленькую бумажную иконку в комоде, супруги прочитали молитву перед едой, потом плотно поужинали, и все им показалось таким вкусным и свежим. А старик все не возвращается. Поставили они чайник, Таня и говорит:

— Вот бы пирожков. С вареньем! Моя бабушка, когда пекла пирожки, всегда складывала их точно в такую же алюминиевую кастрюлю.

А Гриша ей отвечает:

— А у меня бабушка в такой кастрюле обычно блины оставляла, только еще в одеяло кастрюлю уворачивала, чтобы не остыли.