Когда Млокен-Стив пришел в себя, игра уже кончилась. Он лежал в раздевалке. За ближайшей стеной раздавались звуки гимна Лиги любительского бола, а прямо перед носом маячила чья-то спина. Млокен-Стив несколько мгновений прислушивался к происходящему, а потом облегченно вздохнул. То ли его отчаянный рывок не пропал зря, то ли по каким еще причинам, но игра, слава богу, видимо, кончилась нормально. Вряд ли организаторы завершили игру ритуальным исполнением гимна, если бы Берс перебил команду противника.

Млокен-Стив слегка успокоился и попытался подняться. Но стоило ему только чуть-чуть пошевелить головой, как виски пронзила столь острая боль, что он не выдержал и застонал. Спина, маячившая перед ним, повернулась, и оказалось, что это Энтони. Млокен-Стив немного полежал, дожидаясь, пока в голове не умолкнет звон колокольчиков, потом спросил:

— Берс… не того?

Энтони усмехнулся:

— Ну вот, я же говорил, что на твоем черепе можно орехи колоть, а они волновались. — Он присел на корточки рядом с лавкой, на которой лежал Стив.

— С Берсом все в порядке. — Он покачал головой. — После того как он прищучил троих «топперов», ортенийцев, их тренер не нашел ничего более умного, как заявить протест по поводу неспровоцированного насилия.

Млокен-Стив фыркнул. Полный идиотизм! Бол всегда был жесткой игрой, и у любого болиста, как и у большинства болельщиков, всегда ценилось не только игровое мастерство, но еще и умение держать удары и оставаться в форме. Даже формулировка «неспровоцированное насилие» не возникла в процессе совершенствования игры, а была внесена в правила по требованию Лиги против насилия в спорте. Видимо, тренер ортенийцев пребывал в полной панике, поскольку подобный протест по неписаным правилам считался неспортивным поведением и с большой долей вероятности мог изменить симпатии болельщиков. Умеешь играть — играй, а нет — проигрывай и не путайся под ногами со всякой фигней.

— И что?

Энтони хохотнул:

— Тренеру чуть не набила морду собственная команда, а трибуны просто разрывались от свиста. К тому же когда приступили к официальному разбору, Берс разжал губы и попросил провести траекторно-кинематический анализ. — Тут он не выдержал и заржал. Млокен-Стив тупо смотрел на него, не представляя, что же в этом смешного. Успокоившись, Энтони продолжил:

— Представь! Игровой компьютер показал, что если бы эти придурки не стали хватать его за ноги, то траектория движения его коленки, локтя и макушки прошла бы мимо их дурных голов. То есть получилось, что они сами себе разбили головы! Нет, ну каково, а!

Млокен-Стив почувствовал, что уже может сделать попытку встать, и, приподнявшись, оглядел раздевалку.

— А где все?

Энтони пожал плечами:

— Берса объявили лучшим игроком месяца, и сейчас ему вручают синюю майку. Так что вся команда там. А меня попросили посидеть с тобой. Я же все равно просидел всю игру на скамейке запасных.

Млокен-Стив помолчал, потом осторожно приподнялся на руках и сел на лавке. Потряс головой, вздохнул:

— Интересно заканчивается наша первая игра. Ты на скамейке запасных, Берс на вершине, а я валяюсь с разбитой башкой. Боюсь, как бы это не стало традицией.

Энтони пожал плечами:

— Ты жив, я жив, Берс жив. Почему бы и нет?

И кто мог предположить, что они оба оказались правы.

Худой до болезненной костлявости человек в форме систем-коммандера, сидящий за столом секретаря, приподнял подбородок и, окинув его равнодушным, но цепким взглядом, хмуро спросил:

— Курсант Реорок?

Берс слегка поднапряг левую ногу и ответил несколько более уважительно, чем обычно делал это с офицерами школы:

— Лэр, да, лэр.

Тот кивнул и, выпростав из левого рукава биопротез, заметно отличающийся от другой, настоящей руки, покрытой коричневым космозагаром, своей более белой кожей, нажал несколько кнопок и тем же спокойным тоном произнес:

— Проходите.

Среди курсантов ходили слухи о том, что адъютант начальника школы когда-то, много лет назад, был лихим пилотом внутрисистемного перехватчика и ведомым самого адмирала, который тогда, естественно, еще не был адмиралом. О том времени в курсантской среде ходило много историй. В одной из пограничных стычек будущий систем-коммандер спас жизнь будущему адмиралу, но когда адмирал ушел на повышение, а сам систем-коммандер вырос до своего нынешнего звания, то в очередной стычке он попал под бортовой залп рейдера канскебронов. Когда через месяца полтора один из рейсовых коммерческих почтовиков, совершающих нерегулярные рейсы между приграничными планетами, наткнулся на холодный обломок пилотской кабины с заледеневшим пилотом внутри, то никто не верил, что ЭТО сможет выжить. Однако он выжил. Хотя то, что от него осталось, можно было назвать человеком с большой натяжкой. У систем-коммандера было отморожено все, что можно было отморозить, причем если восстановление кожи, костей, соединительной и мышечной ткани для современной медицины не составляло особого труда, то с нервными волокнами все было не так просто. А у систем-коммандера не только полностью атрофировалась периферийная нервная система, но и почти разрушились управляющие участки в мозге. Однако адмирал, через десятые руки узнав о беде своего бывшего ведомого, примчался в полуразвалившийся полевой госпиталь в захолустной пограничной колонии, куда систем-коммандера заткнули доживать последние месяцы, и вывез его на Танаку. После года ужасно дорогого лечения управляющие центры в мозгу восстановились настолько, что появилась возможность регенерировать одну руку, а к остальным конечностям приживить совершенные биопротезы. С тех пор вот уже на протяжении многих лет день в Танакийской его императорского величества высшей школе пилотов начинался с того, что перед самым подъемом худая, нескладная фигура систем-коммандера неровной, дергающейся походкой преодолевала КПП и, с трудом поднявшись по лестнице (систем-коммандер почему-то никогда не пользовался лифтом) на шестой этаж административного корпуса, занимала свое место за столом в приемной адмирала. Берс вскинул руку, отдавая честь, и шагнул к высокой резной двери, перед которой, по слухам, рыдал от восторга куратор школы из департамента двора и традиций.

Кабинет начальника школы полного адмирала Эсмиера оказался неожиданно небольшим. Берс сделал еще шаг вперед и остановился, вытянув руки по швам.

Подбородок слегка вздернут, живот втянут, глаза устремлены в вечность и одновременно сфокусированы на переносице начальника школы. Начальник комплекса тренажеров, коммандер-капитан Сатромай, который и был виновником появления Берса в этом кабинете и в данный момент тупо нависал над столом с левой стороны ткнул в его сторону растопыренной пятерней, грозно оскалился и просипел:

— Вот этот ублюдок.

Адмирал Эсмиер чуть скосил глаза, и этого было достаточно, чтобы коммандер-капитан заткнулся и смирненько сложил ручки на своем объемном животе. Начальник школы снова перевел взгляд на Берса и, разлепив губы, аккуратно уложенные в высокомерную складочку, негромко приказал: