— Он… уехал из города. Вообще. Сначала, конечно, вернул мне должок. А ты видишься еще с кем-то из школьных приятелей?

— Нет, — признался Майк. — Пару раз я заходил на страницу «Школьных друзей», но не обнаружил там никого, с кем мне было бы действительно приятно общаться.

— Похоже, в школе ты был «одиноким ковбоем», верно?

Майк усмехнулся:

— Я действительно проводил много времени в библиотеке.

— Наверное, поэтому я тебя и не помню. В библиотеке я был только один раз — хотел взять «Крестного отца».

— Зачем, если не секрет? Для развлечения или… для подготовки?

Чиб снова помрачнел, но лишь на несколько мгновений. В следующую секунду он рассмеялся, оценив шутку.

Так они сидели и разговаривали — спокойно, доброжелательно, и ни один из них не заметил человека, который дважды прошел мимо окна.

Это был детектив-инспектор Рэнсом.

Майк стоял у задней стены аукционного зала, почти в дверях. Лаура Стэнтон уже поднялась на возвышение и теперь проверяла работу микрофона. Слева и справа от нее были установлены плазменные экраны, на которых должны были появляться изображения лотов. Оригиналы персонал аукционного дома либо размещал на специальной подставке, либо просто указывал на них, если они висели на стенах.

Майк видел, что Лаура нервничает. Ничего удивительного: сегодняшний аукцион был только вторым, на котором она выступала в качестве ведущего, а Майк помнил, что первые торги публика оценила довольно сдержанно. Никаких новых имен на них открыто не было, ни один ценовой рекорд не был побит. Как заметил по этому поводу Аллан Крукшенк, художественный рынок мог пребывать в подобном дремотном состоянии месяцами и даже годами. Оно и понятно — ведь они находились в Эдинбурге, а не в Лондоне и не в Нью-Йорке, и главным объектом торгов были здесь в основном работы шотландских мастеров.

«Ни Фройда, ни Бэкона здесь не увидишь», — говорил Аллан.

Сейчас он сидел в предпоследнем ряду. Ничего покупать Аллан, впрочем, не собирался — как он заявил, ему хотелось в последний раз взглянуть на внесенные в каталог картины, прежде чем они надолго — а может, и навсегда — исчезнут в частных коллекциях или корпоративных собраниях.

Оттуда, где стоял Майк, зал был виден как на ладони. В воздухе витало хорошо ощутимое напряжение — в последний раз перелистывались каталоги, штат аукционного дома занимал места у телефонов, чтобы поддерживать связь с удаленными участниками торгов. Майк часто спрашивал себя, кто эти люди на другом конце телефонной линии? Банкиры из Гонконга? Российские нувориши? Манхэттенские финансисты с кельтскими корнями, питающие слабость к высокогорным пейзажам, отарам овец и пастухам в килтах? Рок-звезды или знаменитые актеры? Возможно, как раз в эти минуты им делают маникюр или массаж, и вымуштрованная секретарша держит на вытянутой руке трубку, чтобы покупатель мог вовремя назвать свою цену. А может, они сейчас тягают железо в личном тренажерном зале или летят куда-то в частном реактивном самолете. Почему-то ему казалось, что эти невидимые покупатели обязательно должны быть более важными и богатыми, чем те, кто являлся на торги лично. Однажды он даже попросил Лауру назвать хоть кого-то из телефонных участников аукциона, но она только постучала согнутым пальцем по кончику носа, давая понять, что делиться этой информацией она не имеет права.

Из тех, кто пришел сегодня в зал, Майк знал чуть не каждого второго. В основном это были торговцы — посредники, которые потом будут пытаться перепродать свои приобретения. Значительную часть публики составляли любопытные, одетые настолько буднично, почти неопрятно, словно они только что ввалились сюда с улицы в надежде убить время. Возможно, у некоторых из них даже были свои картины — одно-два полотна, перешедших по наследству от давно умершей родственницы, и теперь они интересовались, как котируется тот или иной художник. Увидел Майк и двух-трех коллекционеров — таких же, как он сам. Эти могли позволить себе практически все, что только могло появиться на торгах.

Заметил Майк и несколько новых лиц. В первом ряду — ряду новичков — сидел Чиб Кэллоуэй собственной персоной, правда без таблички с номером участника, значит, он тоже пришел утолить свое любопытство. Чиба Майк увидел, как только гангстер вошел в зал; к счастью, самому ему пока удавалось оставаться незамеченным. Слева от Чиба подпирали стенку двое крепких мужчин — те самые, которые были с ним неделю назад в «Вечерней звезде». В Национальной галерее он был без телохранителей, и Майк спросил себя, что могло измениться. Быть может, Чиб просто хотел, чтобы его заметили, чтобы окружающие знали — перед ними человек, которого охраняют. С точки зрения Майка, это была показуха чистой воды.

Молоток Лауры опустился, давая сигнал к открытию торгов. Первые пять лотов ушли за цену, лишь ненамного превышавшую нижнюю границу. Ненадолго Майк отвлекся и увидел, что в дверях появилась знакомая фигура. Профессор Гиссинг… Ректор Художественного училища тоже увидел Майка и кивнул ему в знак приветствия. Теперь, когда до выхода в отставку профессору оставалось всего ничего, у него, похоже, появилось свободное время, которое он мог посвятить предварительным просмотрам и аукционам. Аукционный зал Гиссинг рассматривал с недовольным, почти угрюмым выражением на лице. В отличие от Аллана, который просто сожалел о том, что многие картины уходят в руки частных владельцев, профессора процесс распродажи произведений искусства неизменно приводил в состояние, близкое к апоплексическому удару. Не раз и не два он демонстративно покидал аукционный зал, сотрясая коридоры раскатами своего могучего голоса. «Это невыносимо! — с пафосом возглашал он. — Гениальные полотна продаются кому попало и навсегда исчезают в частных коллекциях. Это настоящее преступление — лишать общество того, что принадлежит всем!» Майк от души надеялся, что сегодня профессор не станет поднимать скандал — Лауре и без того хватало забот. Как и Чиб, Гиссинг был без таблички участника, и Майк невольно задался вопросом, сколько человек из присутствующих в зале действительно пришли сюда покупать.

Два следующих лота так и не сумели добраться до низшей отправной цены и были сняты с торгов, что только подтвердило его опасения. Майк знал, что иногда торговцы картинами сговаривались между собой, заранее разграничивая сферы интересов, чтобы не конкурировать друг с дружкой и не вздувать цены. В этом случае цены оставались на довольно низком уровне, если только в торговлю не вмешивался какой-нибудь коллекционер.

Майку показалось, что у Лауры покраснела шея и порозовели щеки. Между лотами она все чаще откашливалась и, сделав глоток воды, окидывала взглядом зал, с надеждой высматривая в публике проблески энтузиазма. В зале между тем становилось душновато, словно из воздуха постепенно исчезал весь кислород. Раздувающиеся ноздри Майка ловили запахи паркетной мастики, пыли от древних картинных рам и плотной шерстяной материи. Одновременно он пытался вообразить себе историю каждого полотна — путь, который оно проделало от замысла до наброска, от наброска до холста, прежде чем было вставлено в раму, выставлено и продано; как оно переходило от владельца к владельцу, как передавалось по наследству или, будучи сданным за гроши в лавку старьевщика, пылилось среди никому не нужного хлама, пока не было замечено и выкуплено подлинным ценителем живописи, чтобы снова засиять первоначальными красками. Каждый раз, когда сам Майк приобретал то или иное полотно, он внимательно исследовал обратную сторону холста в поисках подсказок, которые могли бы раскрыть историю картины: сделанных мелом расчетов размера рамы, штампа или ярлыка с названием галереи, где картина впервые была выставлена и продана. Листая старые каталоги, он пытался проследить, в чьих руках побывала картина, прежде чем попасть к нему. Так, его последнее приобретение — натюрморт кисти Монбоддо — было написано автором во время путешествия на Французскую Ривьеру, привезено обратно в Великобританию, выставлено вместе с произведениями других художников в муниципалитете Мэйфера, а продано лишь несколько месяцев спустя какой-то небольшой галереей в Глазго. Первым владельцем натюрморта стал потомок известного табачного фабриканта, после чего картина еще несколько раз переходила из рук в руки, пока Майк не увидел ее на зимнем аукционе.