Помнишь, как у Семёновой: “Но тот, на кого поднимал я свой мстительный меч, уже не загубит ничью беззащитную жизнь” .

Ради того, чтобы ещё хотя бы раз когда‑нибудь повезло встретить и открутить голову такому же выродку, как сегодня, ради этого, Макс, мне кажется, стоит жить. Вполне можно, конечно, и самому при такой встрече на нож напороться. Что делать! Когда‑нибудь мы все умрём. Лучше бы, конечно, попозже, но особой разницы – когда, если вдуматься, нет.

— Олег Иванович, – я неожиданно для себя перебил Олега, смутился, но продолжил – а помните, ещё у Семёновой, в самом начале “Волкодава”, в самом первом стихотворении, — я смутился окончательно, но всё же продекламировал отрывок из стихотворения, которое знал наизусть:

Я бояться отвык голубого клинка

И стрелы с тетивы за четыре шага.

Я боюсь одного – умереть до прыжка,

Не услышав, как лопнет хребет у врага.

— Ведь это как будто про вас написано? Ну ведь правда?

Олег рассмеялся было, но сразу умолк. Потом покачал отрицательно головой.

— Нет, Максимка, не про меня это. Спасибо, конечно, что ты меня на одну доску с Волкодавом поставил, но против того Волкодава я – щенок. Трусливый и беспомощный. И не потому, что я такой уж плохой, просто Семёнова написала сказку, очень хорошую, но – сказку. И Волкодав – сказочный герой, не знающий страха. Она так талантливо его описала, что в его существование хочется верить. Но таких людей на самом деле не бывает. Любой нормальный человек испытывает страх. Оцепенение, которое, как тебе показалось, на тебя сегодня напало, оно ведь и мне знакомо. Какая там “стрела за четыре шага”, у меня от вида простого ножа в руках совершенно не умеющего обращаться с ним “барана” внутри будто всё оборвалось. Из‑за этого и напортачил тогда… Это для Волкодава нож у противника в руке ничего особенного не значит. А для меня – значит очень много. Может быть, даже больше, чем того на самом деле заслуживает.

Я боюсь, конечно, “до прыжка” умереть, но и “в прыжке” мне тоже умирать вовсе неохота.

Я не стал спорить, но про себя с Олегом не согласился. Я тогда твёрдо для себя решил, что Олег – самый настоящий Волкодав, только живущий не в придуманном мире, а в реальности. Ну и что, что Олегу знаком страх? Может и самому Волкодаву тоже знаком, просто Семёнова решила, что писать об этом не стоит. Главное, что Олег тоже, несмотря на свой страх, вступил в бой с двуногим волком, сумел так задавить страх, что со стороны совершенно нельзя было понять, что у него “внутри будто всё оборвалось”.

Я к тому времени успел уже несколько раз прочитать “Волкодава”, все книги. И ту, где рассказывалось про Волкодава–мальчишку, моего ровесника, ещё не успевшего стать непобедимым, ещё не получившего имя “Волкодав”. Этот мальчишка хоть тоже действовал, как будто вообще никогда не знал, что такое страх, но мне всегда казалось, что на самом деле это не так. Страх наверняка был, причём явно не меньше того, что испытал я сегодня. Но он его каждый раз перебарывал. Для того, чтобы не стать мерзавцем, не предать свою Правду. Чтобы остаться человеком в нечеловеческих условиях. И мальчишка из рода Серого Пса находил в себе для этого силы.

Олег, помолчав, продолжал. Как будто вновь подслушав мои мысли.

— Я, Максимка, вовсе не бесстрашный Волкодав. И схватился с тем выродком вовсе не из‑за храбрости, какая там храбрость… Просто нельзя было не схватиться, любой бы нормальный мужик тоже в этой ситуации пошёл бы на нож. Независимо от того, были бы у него хоть какие‑нибудь шансы выжить, был бы чёрный пояс, как у меня, или нет. Да что там мужик, ты себя вспомни, как ты вёл себя тогда. Тебе ведь показалось, что у тебя от страха ноги отнялись, когда ты нож увидел, ведь так? В этом нет ничего позорного, Макс, это нормальная реакция нормального человека. Я тоже это же самое почувствовал…

— Но вы ведь всё равно бросились на него!

— Так ведь и ты бросился! Вспомни! Тебе показалось, что ты с места не можешь сдвинуться, так? Но когда ты увидел, что меня вот–вот прирежут, ты ведь забыл про это и побежал!! Не от него побежал, а к нему!

Ты читал “Гуси–гуси” Крапивина? Ну да, конечно же читал, интеллигент ты наш… Ну, не дуйся, “интеллигент” – слово вовсе не ругательное. Да и к моим шуткам пора бы уже привыкнуть… Так вот, помнишь, какой у Крапивина там главный герой, Корнелий Глас? Вроде бы довольно нерешительный, слабохарактерный, интеллигентный. Не дуйся, говорю тебе, это я не про тебя, про Корнелия Гласа… Так вот, он схлестнулся с ихней системой, с беспощадной чудовищной силой, пошёл на верную смерть для того, чтобы попытаться выручить из беды детей. Если в беду попадает ребёнок, придти ему на помощь, даже если это очень страшно и даже смертельно опасно, – это нормальные действия нормального человека. А вовсе никакой не героизм.

Так что никакие не герои мы с тобой, далеко нам до Волкодава. Мы с тобой – просто нормальные мужики.

Мы ещё долго сидели с Олегом. Уже не разговаривали, всё, что было нужно сказать, было уже сказано. Олег иногда со скрытой тревогой посматривал на меня. Хоть я и был постарше Ромки, но Олег всё равно беспокоился, как всё пережитое сегодня обернётся для меня в будущем.

А я уже ничего не боялся. Было хорошо сидеть рядом с Олегом, прижиматься к нему плечом и знать, что этот взрослый и сильный “нормальный мужик” – мой друг, надёжный друг, который никогда меня не предаст. Пойдёт ради меня даже на нож, как бы ему самому при этом не было страшно. Не только ради меня, конечно. Ради любого пацана из нашего клуба. Да и вообще ради любого попавшего в беду человека. И мне хотелось стать похожим на Олега, тоже научиться ломать свой страх, тоже стать для кого‑нибудь надёжным другом и защитником.

Потом Олег всё‑таки отправил меня спать (“надо, Макс, скоро утро уже, хоть немного поспи, а то завтра упадёшь”). А сам остался “ещё чуть–чуть посидеть”. Скорее всего, в ту ночь он прилёг только под утро.

Заснул я тогда сразу, лишь только притронулся головой к подушке.

И мне впервые приснился Сон.

Обычные сны мне снились, конечно, и раньше. Они бывали иногда очень яркими, красочными, наполненными восторгом, какими‑то полётами, путешествиями по загадочным местам, другими приключениями, иногда совершенно немыслимыми, волшебными. Порой я просыпался с улыбкой счастья и лежал какое‑то время с закрытыми глазами, пытаясь удержать в памяти то, что приснилось.

Удержать – почти никогда не удавалось. Сон, такой ярко–волшебный в полудрёме, пока я ещё лежал в постели, как‑то необъяснимо скукоживался, становился чёрно–белым, потом – вообще каким‑то серо–серым и неинтересным. И через пару часов я не мог вспомнить о нём ничего.

Но тот, мой первый Сон, как и последующие Сны, врезался в память накрепко, со всеми подробностями. Гораздо сильнее любого события, происходившего наяву. Наверное, такие Сны – это не только сны. А что‑то гораздо большее.