«Тут все дело в ловкости и беззвучности, – говорила Пип. – Сначала представь действие в своей голове, а потом делай. И самое главное – не мешкай».

По-прежнему крепко сжимая ключи правой рукой, Гальф ощупал застежку, которая крепила их к поясу Блиста. Если повернуть кольцо ключа вот так и потянуть его сяк, застежка запросто поддастся…

Храп прекратился. У Гальфа кровь застыла в жилах: Блист пошевелился, завалился на бок и так растекся огромной тушей по стулу, точно вот-вот с него свалится и расплющит Гальфа в лепешку. Бутылка дернулась, плеснув теплым пивом Гальфу в лицо; стул пошатнулся, балансируя на двух ножках. Еще чуть-чуть – и он опрокинется…

Но стул качнулся назад. Живот Блиста осел, и снова раздался храп, еще громче прежнего.

Гальф схватил застежку левой рукой, повернул вот так и потянул сяк. Толстый металл разомкнулся, пружина сжалась и с тишайшим щелчком связка ключей выскочила из застежки.

Сжав в кулаке свой трофей, Гальф осторожно поднялся и, не оглядываясь, вышел из комнаты. Шагая по коридору, Гальф лихорадочно представлял, как Блист проснется, обнаружит, что ключи пропали, и в бешенстве бросится за ним. Если тюремщик обнаружит, что его обокрали, то, невзирая на приказы королевы, разорвет Гальфа на куски.

Но храп не прекращался, слегка затухая по мере того, как Гальф поднимался по спиралевидному туннелю, ведущему к камере Нинуса. Вставив черный ключ в замок, он открыл дверь и увидел, что за нею его ждет Нинус. Юный принц переминался с ноги на ногу. В руках он держал стопку книг.

– Я знал, что ты справишься! – воскликнул Нинус. – Я знал!

– Тс-с! Цыплят по осени считают! Мы еще не на свободе. А зачем тебе эти книги?

– Я не могу оставить их здесь. Что я буду читать?

– Там, куда мы идем, тебе будет не до чтения.

– Почему? Куда мы идем?..

Гальф убедил Нинуса оставить все книги, за исключением одной (тоненький томик, за который он отчаянно цеплялся), затем повел юношу вниз по туннелю, пока они не достигли узкого бокового прохода.

Гальф сунулся головой за угол и втянул носом воздух.

– Сюда, – сказал он.

– В самом деле? – спросил Нинус. – Тут ужасно воняет.

– Так точно.

Проход был коротким и вел в небольшую комнату, наполненную смрадом гниющего мяса и нечистот. Через большую решетку в потолке сюда проникал лунный свет, освещавший низкую стену с квадратной дверцей посредине.

– А там что? – поинтересовался Нинус, прижимая книгу к груди.

– Если я прав, – ответил Гальф, – то свобода.

Он потянул за ручку, и дверца с лязгом распахнулась; за ней было черным-черно. Казалось бы, куда уж хуже, – но вонь стала в десять раз сильней.

– Ух, – выдохнул Нинус. Голос его звучал приглушенно, потому что он зажимал нос и рот рукой. – Что это?

– Мусоропровод. Я заметил его с крыши. – Гальф вдруг замолчал. – Подожди-ка… Слушай.

– Я ничего не слышу.

– Это меня и беспокоит.

Гальф весь обратился в слух, надеясь, что ошибается. Но он не ошибался. Храп прекратился.

– Кажется…

Гальф замолчал, потому что из мусоропровода наконец послышались звуки: крики, лязг мечей, торопливый топот.

– Блист проснулся! – Гальф уже жалел, что не осмелился снять один только ключ от Черной камеры, а забрал всю связку.

– Может, он сюда не придет, – сказал Нинус. Они прислушались. Гомон становился все громче.

– А может, прямиком отправится проверить самого ценного своего заключенного, – заметил Гальф.

Прежде чем Нинус успел ответить, Гальф затолкал его в мусоропровод. Затем, задержав дыхание, перекинул ноги через край отверстия и нырнул следом.

Спуск оказался быстрым и… вонючим. Стенки мусоропровода были гладкими и маслянистыми, и Гальф старался не думать о том, что это за гадость вокруг. Он просто прижал руки к груди, закрыл рот, зажмурился и скользил-скользил-скользил…

Труба выплюнула его в отстойник, до краев полный отвратительной вязкой жидкости. Плюхнув внутрь, Гальф забултыхал руками в вонючей жидкости, чтобы не погрузиться в нее с головой. Волны лениво прокатились к дальнему краю отстойника, где пузырящийся водоворот утягивал сточные воды вниз в какой-то невидимый слив.

Сфера небесная над головой у Гальфа предстала огромным гнездом из железных прутьев, неправдоподобно громоздившимся на деревянных опорах. За ее плетеными стенами туда-сюда мелькали факелы; поиски шли полным ходом.

– Сюда! – На краю отстойника сидел некто похожий на уродливого коричневого тролля и тянул безобразные руки к Гальфу. – Скорее, пока тебя не засосало!

Тролль провел рукой по лицу, обнажая знакомые черты принца Нинуса, которого невозможно было узнать под слоем грязи.

Нинус схватил Гальфа за воротник и помог ему выбраться.

– Я потерял свою книгу. – Выражение лица у юного принца стало отчаянным. – Со сказкой о добром короле и злом волшебнике. Мою любимую.

– Мы найдем тебе другие книги, – утешил принца Гальф.

Потом он швырнул ключи Блиста в отстойник, и они, чавкнув, утонули в грязи.

Принц Нинус схватил Гальфа за руки. Гальф удивленно заметил, что его грязное лицо озаряет сверкающая улыбка, точно он и вовсе позабыл о потерянной книге. Гальфа поражало то, как быстро у принца меняется настроение.

– Ты прав! – закричал принц Нинус и закружил Гальфа в неуклюжем танце. – Мы свободны! Мы справились! Ты справился! Я никогда этого не забуду, Гальф. Никогда!

Гальф не представлял, каково это – почувствовать вкус свободы после десяти лет в тюрьме. И хотя времени оставалось совсем мало и нужно было уходить, пока не пришли охранники, он – грязный и вонючий – плясал вместе с принцем под бдительным взглядом растущей луны.

– Держась в тени, Гальф и Нинус крались по извилистым улицам Идиллиама. Здания с деревянными перекрестиями балок нависали над ними, верхние этажи накренились так сильно, что крыши почти соприкасались.

Беглецы шли мимо мастерских, лавок и простых неприметных домов; окна везде были темными, а двери закрыты на ночь. Зубчатые линии крыш рассекали лунный свет на тонкие, как лезвие, лучи, сквозь которые беглецы проносились, точно привидения.

Сначала Гальф разрешил принцу идти первым, но вскоре стало ясно, что Нинус не больше него знает, где они.

– Кажется, мы заблудились, – сказал Нинус, остановившись на краю небольшой площади, где пересекались семь узких улочек. В центре, над колодцем, на ржавой цепи покачивалось ведро, и скрип его разносился в ночной тишине. – Я и представить себе не мог, что город так сильно изменился с тех пор, как отец упрятал меня под замок.