Виктор краем уха слышал егеря, не сводя глаз с привады. Кроме лисы и небольшого зверька, оказавшегося горностаем, привадой никто не заинтересовался.

Незаметно прошел час. Лес окунулся в вязкие сумерки, изредка шелестела листва. Смолин таращился в темноту, тщательно прислушиваясь к каждому звуку.

Внезапно где-то совсем рядом захлопали крылья, и Виктор задрал голову. В паре метров над ними на ветку уселся крупный ворон. Оперение угольно-черное, с металлическим отливом, клюв напоминал кривое лезвие. Загнутые когти с силой обхватывали ветку, которая слегка пружинила под весом птицы.

– Этого еще не хватало, – прошептал Олег. Он вмахнул рукой, но жест этот был каким-то вялым, неуверенным. Птица не шелохнулась. Ворон лишь раскрыл и сложил крылья, как бы говоря: «Никуда я отсюда не улечу, мне и тут комфортно».

Подул слабый ветер. Теплый воздух уступил вечерней прохладе, и нудно зудевшие вокруг комары, тщетно пытавшиеся проникнуть сквозь мелкоячеистую сетку, закрывавшую лица мужчин, быстро исчезли.

– Будь готов включить фонарь, – приглушенно произнес егерь. Лицо его было напряженным, и Виктор не сразу понял, чего от него хотят. Олег повторил, приложив указательный палец ко рту.

Со стороны привады раздался едва слышный шорох. Так шуршит приминаемая ногами трава. «Или лапами», – пронеслась у Виктора мысль.

Он навел ружье вниз, включив подствольный фонарь. Затем медленно перевел ствол на звуки шороха.

Это был медведь.

Довольно крупный, мех светло-палевого окраса. Перебирая мощными лапами, он приблизился к прикрученным к корневищу бычьим головам. Фыркнул, огляделся по сторонам, приподнялся за задние лапы, словно желая расширить поле обзора, и только после этого принялся обгладывать приманку. Странно, но движущийся в траве луч подствольного фонаря Виктора, казалось, совершенно не заботил животное.

Виктор почувствовал, как висок прочертила струйка горячего пота. Он повернул голову, словно ища поддержки у егеря.

Олег сделал в воздухе жест указательным пальцем, имитируя нажатие спускового крючка.

Смолин прижал приклад к плечу, пытаясь поймать в прицел голову зверя.

«Пиф-паф! Все убиты-ы-ы-ы!» – раздался в его мозгу визгливый крик покойного Сереги.

Затаив дыхание, он перевел предохранитель в боевое положение и опустил палец на спусковой крючок.

Медведь жадно урчал, выгрызая из бычьей головы лоскуты плоти.

«Почему ты не застрелился, папа?»

Голос Саши, увиденной им во сне этой ночью, был настолько ясным и отчетливым, что он едва не закричал от ужаса. Палец вынырнул из спусковой скобы. Будто из капкана, хищные зубья которого уже были готовы его срезать начисто.

На плечо легла рука Олега. Глаза егеря горели от изумления и ярости.

– Стреляй, – приказал он одними губами.

Смолин замотал головой.

– Стреляй, идиот, – процедил егерь.

– Нет, – ожесточенно вырвалось у Смолина. Он поставил карабин на предохранитель, задев локтем термос, из которого пил чай Шибаев. Тот со стуком покатился вниз, упав в траву.

Медведь вздрогнул, повернув голову. Фыркая, он проворно потрусил в заросли. Спустя секунду о его недавнем присутствии напоминала лишь до кости ободранная голова быка.

Ворон, до сих пор неподвижно сидевший на ветке, поднялся в воздух. С сиплым карканьем он унесся в ночь.

– Ты, придурок! – рявкнул егерь. – Шутки шутить удумал?

– Отвали, – устало отмахнулся от него Смолин. Он уже намеревался полезть вниз, но грубые пальцы Шибаева уцепились за его куртку:

– Куда?! На собственные похороны?

Виктор застыл на месте.

– Сидим. Надо выждать время, пусть зверь уйдет, – пробурчал егерь.

Несколько минут они сидели, не проронив и слова.

– Может, это и к лучшему, – наконец нарушил молчание Шибаев. – Не буду тебя спрашивать, почему ты не выстрелил. Это твое дело. Давай, слазь. На сегодня охота окончена.

Оказавшись внизу, Олег подобрал термос и, не глядя на Смолина, побрел к дому.

– Ты считаешь, что я испугался? – крикнул ему в спину Виктор. – Ни хрена подобного!

– Да срать я хотел, испугался ты или нет, – бросил из-за плеча Олег. – Понтов на рубль, а толку – копейка. Баклан ты. Тьфу!

Виктор с трудом проглотил обидную реплику, лишь плотнее сжал цевье ружья. «Ладно, хрен моржовый. Ты свое получишь. За каждую свою ублюдскую шуточку».

– А я ведь знаю, что ты сам наложил в штаны, Олежа, – растягивая слова, произнес он. – Как только ворона на ветку села.

Егерь замер, будто натолкнувшись на невидимую преграду.

Медленно-медленно развернулся, держа в руках ружье.

– Что ты вякнул? – вкрадчиво спросил он.

– То, что сказал.

Тон Виктора был спокойным и немного уставшим, он словно не замечал дула карабина, который почти уперся ему в грудь.

– Думаешь, я не видел, как ты косился на птицу? – снова заговорил он. – У тебя была такая рожа, будто на ветке сама Смерть с косой уселась. И убери ружье. Не нужно тут никого пугать. Будешь в своих бурундуков с енотами прицеливаться.

– Заглохни, – с ненавистью прошипел Олег. – Не тебе об этом рассуждать, молокосос гребаный! Ты ничего не знаешь!

– Почему ты так испугался вороны? – продолжал допытываться Смолин. – Что это за место, где все животные – священны?! Ответь!

– Пошел ты… – сплюнул егерь. Резко крутанувшись, он стремительно зашагал прочь.

Когда они добрались до избушки, время близилось к полуночи. Юма выбежала навстречу егерю, радостно виляя хвостом, но тот словно не замечал собаку. Он уже хотел войти внутрь, однако отпрянул назад, словно вспомнив о чем-то, и направил фонарь на крышу сторожки. Фонарь в его руке дрогнул.

Крыша шевелилась, как живая. Перекатывалась черными буграми, при этом издавая тихое похрустывание. Виктор вскрикнул, и лишь спустя мгновение его сознание уловило явно опоздавшую мысль: вороны. Целое море воронов. Все как на подбор – крупные, с черным оперением и поблескивающими в темноте клювами, они покрывали крышу избушки живым шевелящимся ковром.

Егерь вскинул ружье.

– Рановато… вы явились, – пробормотал он чуть слышно, но Виктор все равно смог разобрать слова.

В последнюю секунду ствол трепыхнулся, как если бы его подсекла невидимая удочка на крючок, и дуло ушло чуть вверх.

Прозвучал выстрел, в ночной тишине показавшийся Смолину взрывом.

Похрустывание стихло, и живая бугрящаяся масса замерла.

БАБАХ!

БАБАХ!

БАБАХ!!!

После четвертого выстрела вороны нехотя поднялись вверх. Птицы застыли в прозрачном ночном небе гротескно-щетинистым ковром из перьев, когтистых лап и клювов, и этот ковер слегка вибрировал, словно находился под высоким напряжением. Принимая во внимание, что за все это время ни одна из птиц даже не каркнула, зрелище было более чем завораживающим. Внезапно это бесформенно-угольное облако растворились прямо в воздухе, лишь где-то вдалеке слышалось хлопанье громадных крыльев.