надрываться не хотели. Стоит Плисс рядом, в рот офицеру заглядывает и слушает действительно он поет или только рот открывает. А вокруг стояли корабли НАТО и, наверное, их экипажи предполагали, что это вечерняя молитва коммунистов.

От скуки я вдруг начал писать стихи и у меня вроде стало неплохо получаться. Женщин на корабле нет, поэтому слушателями моих первых произведений стали вначале матросы, а затем и корабельные офицеры. Это я к чему говорю, стихи- то у меня были нецензурные, но уж больно всем корабельным нравились. Так в народ ушли мои «Морская баллада», «Скука», «Служил Гаврила в РТСе» и другие стихотворные произведения. Мне много раз предлагали опубликовать их, но я категорически отказывался и отказываюсь. Я был абсолютно уверен, что в Северной Осетии их явно не одобрят, уж больно они морские — матерные. Что касается прозы, то моим первым рассказом, как раз был «Один день из флотской жизни», который я написал на «Викторе Котельникове» в период пребывания на боевой службе.

Как- то утром я застал в медсанчасти Маркова и Свительского, они в два голоса воспитывали моего начальника. Владимир Леонидович вяло от них отбивался. Сделав поворот через левое плечо, я хотел было уже тактично смыться подальше от греха и гнева начальников, как прозвучала команда Анатолия Самуиловича:

— А ну стоять! Руслан Георгиевич, подойдите к нам, пожалуйста. Как Вы думаете, за что мы сейчас с Виктором Марковичем вашего любимого начальника «пилим»? Ни за что не догадаетесь. А разговор, уважаемый, идет о Вас. Вернее, о Вашем образовании. Анатолий Самуилович, посмотрите на него, да он понятия не имеет, о чем мы сейчас говорим. Вы, когда на корабль были назначены, должны были пройти первичную шестимесячную специализацию по хирургии в 1472 военно- морском госпитале. Без этой специализации Вы не имели права выходить за пределы Севастопольской бухты, а не то что в Средиземное море. Ваше нахождение здесь нонсенс! При возникновении ситуации, требующей оперативного вмешательства, Вы не имеете права оперировать больного. У Вас отсутствует письменное разрешение на операцию — нет первичной специализации. И Владимир Леонидович несет за это полную ответственность. Однако мы тут посоветовались и решили, что через два месяца, когда корабль вернется в Севастополь, Владимир Леонидович сразу же отправит Вас на специализацию в госпиталь. Будем считать, что вопрос исчерпан, а тема прикрыта…

Через два месяца мы вернулись в Севастополь, а еще через несколько дней меня отправили на полугодичную специализацию по хирургии. Но по окончании учебы, прослужив на «Викторе Котельникове» еще четыре месяца, был переведен на крейсер «Жданов» врачом- хирургом. Тепло, попрощавшись со ставшим мне родным коллективом, в тот же день смело шагнул в неизвестное грядущее…, находящееся в трехстах метрах правее Угольной стенки, где мы обычно швартовались. Крейсер «Жданов» стоял на бочках в Корабельной бухте рядом с мысом Павловский, на котором располагался военно- морской госпиталь 1472. Но если с плавбазы можно было сойти по трапу на стенку, то теперь по трапу приходилось вначале сойти в баркас или катер, а затем далее высаживаться на госпитальную пристань. Почему в элемент схода с крейсера появился новый термин «на баркасе»? Объясняется это большим водоизмещением крейсера, то есть его тоннажем. Осадка крейсера не позволяла ему швартоваться к стенке. В моей первой книге «Я служил на флоте», в рассказе «Возмездие», я подробно описал свою службу на крейсере, поэтому не вижу смысла повторяться.

Эсминец «Сознательный»

Приказом Командующего Черноморским флотом № 0346 от 09.09.1979 года я был назначен начальником медицинской службы эскадренного миноносца «Сознательный» 21- бригады противолодочных кораблей, входящей в состав 30- й дивизии противолодочных кораблей. Корабли бригады стояли на Минной стенке, южнее Графской пристани, что на площади Нахимова в Севастопольской бухте. Затем эсминец передали 150- Краснознаменной бригаде ракетных кораблей, что дислоцировалась на Северной стороне в бухте Голландия, ее корабли занимали на Северной стенке с 12 по 15 причал. В связи с нашей перестановкой попасть на эсминец можно было и морем, и по суше. От Минной стенки, что рядом с Графской пристанью, рано утром до подъема флага отходил баркас до причала 150- й бригады на Северной стороне. Второй вариант — от Графской пристани на пассажирском катере на Северную пристань, что рядом с площадью Захарова, а там пешком по улице Богданова до КПП бригады, что было по времени гораздо длительнее. Оптимальным был первый вариант, и я им чаще пользовался.

Вскоре я уже знал, что эскадренный миноносец «Сознательный» имел полное водоизмещение 3320 тонн. Длина корабля — 126 метров, ширина — 13 метров, скорость полного хода — 38 узлов (73 км/час). Дальность плавания — 3880 миль(7300 км), автономность — 10 суток. Экипаж состоял из 284 человек, в том числе 19 офицеров, 17 мичманов и 248 матросов и старшин срочной службы. Мичманы жили в 4–6 местных каютах. Для размещения личного состава имелось восемь кубриков, которые оборудовались трехъярусными койками. На корабле имелись душевые, умывальники и прачечная, санитарно- гигиеническое содержание которых входило обычно в обязанности начальника медицинской службы.

Командиром эскадренного миноносца «Сознательный» был капитан третьего ранга Сидоренко Лев Борисович. Старшим помощником командира корабля — капитан третьего ранга Лату Василий Семенович. Заместителем по политической части командира был капитан третьего ранга Рыбак Алексей Николаевич. На каждом корабле в штате имеется офицер особого отдела, без них ну никак нельзя. Наш особист располагался в соседней от меня каюте, и звали его капитан- лейтенант Генадий Анатольевич Ткаченко. На корабле практически не было одноместных кают. Все офицеры занимали каюту по двое, мне досталась участь жить в каюте с помощником командира корабля по снабжению — старшим лейтенантом Гапоновым Сашей, моим ровесником, но уже женатым. А у Гены Ткаченко каюта была одноместной, ему же надо было беседовать с личным составом наедине, работа у них такая. Когда я вселился в каюту к Саше Гапонову, мы в начале, естественно, познакомились. Но, а затем, у нас состоялся интересный диалог, вернее будет сказать, монолог:

— Послушай, Руслан Георгиевич, а ты не суеверный?

— Нет, — отвечаю, — не суеверный, — а к чему этот интригующий вопрос?

— Твой предшественник, старший лейтенант медицинской службы Игорь Новицкий проживал со мной в каюте и возлежал обычно на этой койке, которая сейчас в твоем распоряжении. Мы находились на боевой службе, когда он получил то злополучное письмо от своего друга, где было подробно изложено, как жена изменяет ему с его родным братом. В тот же день он повесился у нас в каюте. Естественно, меня в каюте не было,