в котором большинство из них видело главный источник своей неудовлетворенности. Руководители СДО и других демократических студенческих организаций не могли не учитывать в той или иной степени подобные умонастроения студентов. В частности, в СДО была создана мобильная группа так называемых разъездных активистов, задача которых состояла в том, чтобы создавать в различных университетах и колледжах свои отделения, пробуждать у студенческих масс интерес к общественной деятельности. Уже через год во многих кэмпусах лидеры СДО, выступавшие с платформы интерпретируемого в синдикалистском смысле лозунга «власть студентам», были избраны президентами органов студенческого самоуправления.

Синдикалистская деятельность активизировала студенческие массы. Выступления за академические требования принимают все более широкий размах и все чаще выливаются в забастовки, мощные манифестации и митинги, против которых университетская администрация и власти используют полицию и национальную гвардию. Массы студентов теперь уже на собственном опыте убеждались в иллюзорности надежд на решение проблем университета в результате осуществления реформ. Напротив, они видели, что университет является учреждением, исполняющим функции, прямо противоположные нуждам и интересам студентов. В такой обстановке находит благоприятную почву пропагандировавшаяся лидерами «новых левых» организаций, и в первую очередь СДО, идея о том, что реформа университета неосуществима в необходимом объеме до тех пор, пока не будут достигнуты фундаментальные изменения в самом обществе. Выступления под лозунгом «власть студентам» даже в его узкоакадемическом толковании, помноженные на приобретенный передовыми американскими студентами в первой половине 60-х годов опыт политической борьбы, создали благоприятные условия для соединения в рамках «студенческого синдикализма» академических и общеполитических требований.

Как отмечалось на XVIII съезде Компартии США, к 1966 году в «новом левом» студенческом движении усиливаются чувства неприятия существующих институтов «американского образа жизни», политических структур и общественного устройства в целом.

Искры недовольства, брошенные в начале 60-х годов незначительной группой передовых американских студентов, разгорелись к середине 60-х годов ярким пламенем. Прав оказался один из популяризаторов «нового левого» движения, Джек Ньюфилд, когда писал в своей книге «Пророческое меньшинство» о том, что всегда несколько вроде бы нетипичных для своего времени людей «располагают отвагой и энергией первыми заявить о том, что является типичным для их времени». «Например, в 30-е годы, — продолжает Ньюфилд, — студенты — коммунисты и социалисты составляли относительно незначительный процент студентов». Но они определяли лицо студенческого движения. «Те, кто шел в цехи помогать в организации КПП[6], сражался в Испании, стоял в антивоенных линиях пикетов, — именно они говорят истории о том, какими были те времена». Нечто подобное произошло и в 60-е годы. Незначительное меньшинство сумело раскрыть глаза студенческой массе на острейшие социально-политические проблемы современной Америки. Вполне понятно, что политизация студенческих масс проходила постепенно, по мере того как они на примере событий, в которых участвовала или на которые указывала лишь незначительная часть студентов, убеждались в необходимости активно включаться в демократическое движение.

К числу таких событий относилась, в частности, провозглашенная президентом Л. Б. Джонсоном «война против бедности», обернувшаяся чистейшей демагогией. Первоначально включившиеся в эту кампанию молодые люди увидели, что она используется лишь в интересах господствующих классов, а отнюдь не для облегчения участи бедняков, которые, несмотря на широковещательные заявления, так и не были допущены к участию в распределении даже тех мизерных фондов, которые выделялись на «войну против бедности».

Участившиеся стычки с полицией, вводившейся на территорию университетских городков, были для многих студентов первым непосредственным знакомством с жестокостью, что вполне естественно вызывало их негодование и толкало на дальнейшую борьбу. Американский социолог Даниел Белл, в свое время проповедовавший концепцию о деидеологизации молодежи, говоря о действиях полиции во время событий в Колумбийском университете в 1968 году, не без основания отмечал: «В течение нескольких часов благодаря департаменту нью-йоркской городской полиции была радикализирована значительная часть кэмпуса Колумбийского университета».

Громадное воздействие на повышение политической активности американского студенчества оказало усиление боевого характера выступлений негритянской молодежи, подвергавшейся жесточайшим репрессиям. Передовые американские студенты все больше убеждались в том, что их моральная и политическая обязанность — всесторонне поддерживать борьбу за свободу и равноправие негритянского населения.

Несомненно, сильнейшим катализатором роста политической активности американского студенчества явилась дальнейшая эскалация войны во Вьетнаме, ее воздействие на положение различных слоев населения, в том числе на положение молодежи и студенчества, на усиление господства военно-промышленного комплекса в высших учебных заведениях США.

Если первоначальный протест студентов против войны во Вьетнаме основывался преимущественно на морально-этических соображениях, на сомнениях в истинности правительственных заявлений, рассчитанных на оправдание своей политики в Юго-Восточной Азии в глазах общественного мнения, то очень скоро с развитием антивоенных выступлений им стали известны и другие факты. Многие студенты были поражены, узнав о масштабах сотрудничества высших учебных заведений с военными ведомствами и работающими на войну корпорациями. Постепенно выяснялось, что, например, Мичиганский университет активно сотрудничал с американскими разведывательными органами в Южном Вьетнаме, что в Пенсильванском университете проводились широкие исследовательские работы по созданию бактериологического оружия, что многие ведущие университеты находятся в финансовой зависимости от министерства обороны и других военных ведомств. Эти факты окончательно развеивали мифы об «интеллектуальной независимости» университетов, указывали на новые весьма уязвимые объекты, на которые мог быть направлен политический по своему содержанию протест широких студенческих масс.

Ускорению процесса перехода участников антивоенного движения от индивидуального, основанного на моральных соображениях протеста к протесту политическому способствовала проводившаяся правительством США политика и практика призыва в армию, когда в нарушение конституции в условиях необъявленной войны в стране была, по сути, введена обязательная воинская повинность.

В первую очередь в армию призывали трудящуюся молодежь, ее беднейшую часть, юношей негритянского происхождения. По подсчетам бывшего президента Конгресса борьбы за расовое равенство Флойда МакКиссика, в 1966 году 37 процентов воевавших во Вьетнаме американцев были неграми, которые, писал он, «используются как пушечное мясо только потому, что лишены образования и не имеют никаких привилегий».

Расширение эскалации привело к тому, что с 1966 года в армию стали призывать и студентов, ранее освобожденных от призыва, так как учеба в высшем учебном заведении рассматривалась как важная составная часть в обеспечении обороноспособности страны. Это решение Национального призывного управления заострило внимание студентов на классовом характере призыва в армию, заставив их задуматься над вопросом, в силу каких причин студенты находятся в привилегированном положении по сравнению с выходцами из семей с более низким доходом, не имеющими возможности поступить в высшее учебное заведение. Анти-призывные настроения усиливались также циничными заявлениями властей о том, что угроза призыва может охладить пыл молодых бунтовщиков, направить их энергию на «общественно полезную» деятельность. Эти заявления подкреплялись конкретными действиями, когда призыв использовался как наказание за антивоенную деятельность.

С усилением антивоенных, антипризывных