Джек-Список снимает документалки по списку «Форбс». Его программы неотличимы одна от другой. «Богатейшие люди Великобритании». «Богатейшие люди мира». «Встречайте богатых». «Встречайте самых богатых». «Новые богачи». «Богаче всех». «Думаете, вы богач?» «Жизнь богачей». «Как живут богачи». «Правда о богачах».

Разумеется, стоит снять пару подобных программ, и ты становишься признанным мастером проникновения на королевскую трибуну в Аскоте, топчешь палубы яхт на регате в Каннах и можешь с ходу сказать, сколько бронированных пластин выдерживает «роллс-ройс». Вот почему каждый раз, когда на каком-нибудь вялом канале нужна простая, дешевая программа, чтобы заткнуть дырку в эфире, что-то из серии «Новые новые богачи» или «Богатые против супербогатых», они звонят Джеку, который имеет знакомства и знает, где в Хенли поставить штатив.

Но недостаточно просто быть супербогатым. Какой смысл в богатстве, если о нем неизвестно миру? Они все с восторгом снимаются в программах Джека. И Джек тоже снимается в своих программах. Можно сказать, он и есть гвоздь программы. Почти в каждом кадре Джек пьет шампанское, угощается трюфелями, поглощает дизайнерский шоколад, поправляет цилиндры на голове, выходит из частных самолетов. И все это с фирменной Джековой мрачной ухмылкой. В реальной жизни трудно понять, что означают эти надутые, чуть искривленные губы (двадцать пять процентов усмешки, двадцать пять процентов улыбки, двадцать пять процентов гримасы, двадцать пять процентов недоумения).

Стоя с ним рядом, супербогатые могут подумать, что ему в нос ударили пузырьки шампанского, или в пралине попалась особенно твердая частичка пищевого золота. Вблизи эта ухмылка вполне безобидна, но если на монтаже включить закадровый звук, сразу станет понятно, что Джек насмехается.

Потому что он спрашивает: «Это полностью платиновый унитаз?» или «Зачем вы построили точную копию Лас-Вегаса посреди монгольской тундры?» – не просто так. Он бичует неправедно нажитое богатство и смеется над дурным вкусом финансовых воротил. Джек не забывает о своих марксистских корнях, когда восхищается очередным состоятельным мудаком, покупающим собачью миску, инкрустированную бриллиантами.

Неужели я был единственным, кто понимал, что Джек живет сказочной жизнью (не забудем упомянуть неограниченный кокаин и отзывчивых балерин за кадром), сажая перед камерой денежные мешки, чтобы они объясняли, почему им так нравится пить коньяк по цене дома в Лондоне за бутылку?

Можно было подумать, что супербогатые все-таки сообразят, что Джек смеется над их платиновыми сортирами, искренне огорчатся и наймут в складчину скромного профессионального киллера (они легки на подъем и берут за работу намного меньше, чем вам представляется). Но нет. Неважно, контролируешь ты около четверти всего мирового производства алюминия или лежишь под забором, распространяя амбре месяцами немытого тела, почти каждый хочет попасть в телевизор.

Однако в какой-то момент до Джека все же дошли пересуды, что он не крутой журналист, а виртуозный халявщик и дармоед. Он объявил, что мировая общественность должна знать о слабо освещаемых аспектах повседневной жизни в зонах конфликтов, и снял серию программ о незаслуженно обделенных вниманием конкурсах красоты вроде «Мисс Сараево» и «Мисс Багдад». Зрители снова имели возможность наблюдать, как Джек кривит губы, проводя мастер-класс в технике двойных стандартов. Если ты, проницательный зритель, видишь, как это постыдно и жалко, я, Джек, полностью с тобой согласен.

* * *

Циклон Энни уже прижимает к уху мобильный телефон, очевидно, чтобы был предлог не разговаривать с нами и не заходить со мной в лифт. Но смотрит на Джека. Конечно, она обратила внимание, как нелестно он отозвался о Джо’не. Джек совсем спятил? Один из соперников выбывает из гонки? Или он делает вид, что спятил? Может быть, это ловушка? Я прямо вижу, как у нее в голове крутятся шестеренки, просчитывая все возможные варианты.

– Что мы здесь делаем? На хрена нам это надо? – говорит Джек.

Я никогда бы не подумал, что соглашусь с человеком, явившим миру столь глубокий и содержательный часовой фильм о «Мисс Сирии» и являющимся ведущим специалистом в вопросе выбора дворецкого, но эти слова он прямо-таки снял у меня с языка.

Его единственная беда: зря он вышел из райского сада. Ему прекрасно жилось на уютном участке, где он плясал бугалу с супербогатыми, продвигал никому не известные малодоходные конкурсы красоты и тестировал клюшки для поло. Да, над ним потешались, но ему следовало бы учесть, что большинство потешавшихся – и я в том числе – если пока и не роется по помойкам и не ищет картонки, чтобы прилечь под забором, то уже очень к тому близко.

Он замечательно провел время в Дамаске с мисс Сирией и ее подругами. Он прекрасно освоился и, проработав на телевидении двадцать лет, вдруг поклялся себе, что на этот раз снимет правильный фильм. Правдивую, серьезную аналитическую программу. Которую будут показывать на настоящих кинофестивалях. Настоящую документальную хронику. О реальных событиях. О реальных людях. Без Джека, ухмыляющегося в каждом втором кадре.

Бесплатный совет начинающим журналистам. Если ты приезжаешь в чужую страну и повсюду видишь портреты одного и того же вождя и учителя: в каждом кабинете, в каждой школе, в каждой больнице, в каждом гараже, в каждой конторе и каждом общественном месте – то неважно, какими довольными выглядят люди. Неважно, как чисто на улицах городов. Здесь явно что-то не так.

Джек снял фильм об Асаде. Как Асад поднял Сирию с колен. Как хорошо он образован. Какой он дальновидный. Какая у него замечательная жена. Как его любят в стране. Как каждый школьник мечтает быть на него похожим. Какой шикарный в Дамаске зоопарк. Все были счастливы.

Фильм вышел в эфир за пару месяцев до того, как Асад принялся травить газом и морить голодом собственных граждан и бомбить больницы, добивая выживших. Лев в зоопарке был съеден.

Можно было предположить, что после такого документального фильма – после такого стыда и позора, после такого чудовищного заблуждения, после того, как ты всячески восхвалял массового убийцу, – тебе вообще запретят снимать документальное кино. Что твое журналистское удостоверение разорвут в клочья у тебя на глазах. Что тебя больше не пустят на порог телецентра. Разумеется, нет. Это телик. Хотя Джек так и остался всеобщим посмешищем.

У меня есть дела поважнее, чем анализировать намерения Джека. Я мчусь к лифту и уже мысленно поздравляю себя, что отделался от этой шайки, но следом за мной в лифт проскальзывает Эдисон. Интересно, зачем?

– Бакс, Бакс… – Эдисон делает паузу. Он, как мы помним, задумчив, вальяжен и нетороплив. – Бакстер, – говорит он, чтобы показать, что помнит мое полное имя (что даже как-то умиляет после того, как он предлагал мне интим и совместное ограбление банка), и используя хитрый прием всех мошенников и перекупщиков старых машин в надежде, что если он несколько раз повторит мое имя, меня будет проще одурачить. – Бакстер, как у тебя дела?

К чему вся эта дипломатия? Например, русские знают, что за ними шпионят американцы, а американцы знают, что за ними шпионят русские. Все та же заносчивость и гордыня, все тот же знакомый нам мистер Ги Брис: да пусть шпионят, мы все равно шпионим лучше. Эдисон знает, что у нас с ним борьба не на жизнь, а на смерть, знает, что я не поддамся на эти уловки, и все равно почему-то считает, что может меня обхитрить.