Габсбургов, состоящем из восьмидесяти эрцгерцогов и эрцгерцогинь, относившихся к нему крайне настороженно, если не враждебно. Он знал, что многочисленная родня ни о чем другом не говорит с такой охотой, как о психической болезни престолонаследника, действительно страдавшего припадками неуемного бешенства, — как-то раз на охоте он застрелил своего лейб-егеря. Женитьба эрцгерцога на графине Хотек, не принадлежавшей к царствующему дому, в придворной табели о рангах стоявшей ниже самой бедной из Габсбургов, была лакомой темой для семейства, что особенно выводило эрцгерцога из себя. Его любимую Софию даже не приглашали на придворные обеды. К ней питал дружеские чувства только Вильгельм II, он один поддержал женитьбу престолонаследника, и не надо обладать большой проницательностью, чтобы понять, почему он это сделал... Если бы Франц-Фердинанд, завороженный красивой фразой из приговора, заставил себя глубоко вдуматься в причины симпатии Вильгельма к Софии, то наверняка углядел бы в приписке на обороте немецкую руку.

Еще было светло, но в швейной мастерской на улице Думской, мимо которой лежал путь Шуры, зажгли коптилки. Там неутомимые швеи кроили и вышивали красные боевые знамена для нашей грядущей победы, втыкали бессонные иглы в тонкую ткань, натянутую на большие пяльца, крохотными стежками продвигая линию фронта в сторону заходящего солнца. Шелковой волной гнали флажки-стежки от одного населенного пункта к другому, по гладкой, как лед, карте Генерального штаба, перед которой с одной стороны усаживались военные лицами к большим портретам Суворова и Кутузова, а с другой члены Политбюро, иглой-ворожбой протыкали насквозь шведских ярлов, тевтонских рыцарей, татаро-монгольские орды, шляхтичей, полчища Наполеона, армию Франца-Иосифа, золотистой канителью расшивая историю, нанесенные на ткань светлой гуашью портреты вождей, эмблемы и лозунги... Когда одна швея сваливалась с ног от изнеможения и голода, ее тут же сменяла другая, вынимая из окоченевших пальцев подруги бессонную иглу с неиссякаемой нитью, готовящую великий прорыв за Ладогой, где пролегал путь из варяг в Греки, Дорогу жизни — ВАД-102 через остров Зеленцы, Кобону и Лаврово, Борисову Гриву и Жихарево в Вологду, Ярославль, Курган. Швеи не спускались в бомбоубежище, когда начинался артобстрел, определяя на слух: бьет по городу восьмидюймовка или шрапнель, торопливо съедали хлеб с намазанным на него клейстером или кашей, вопреки приказу не носили с собой на работу противогазы, собирая по пути в пустую сумку палки, щепки и бумагу, чтобы согреться, ни на минуту не отвлекались от дела, чтобы не прервалась разматывающаяся в сторону Берлина нить, потому что знали, что бег иглы не менее действен, чем скольжение сталинской указки по начинавшей оттаивать карте Генерального штаба, в которой отражались наши победы. Шесть вышивальщиц умерло в эту зиму, но уцелевшие бессонной иглой шили алый саван для дивизий Гудериана и группы армий «Север», для вражеской пехоты и авиации, кораблей и танков.

Если как следует присмотреться к характеру Принципа и нраву эрцгерцога, то можно увидеть между ними много общего. Они были фанатиками: один исповедовал свободу для своей родины, другой был фанатичным католиком. Оба страдали психическими болезнями — Принцип был лунатиком, Франц-Фердинанд страдал приступами буйного умопомешательства. И тот и другой были однолюбами, и оба избегали общения с людьми. Но если Принцип все же привлекал к себе сердца людей, что, впрочем, можно объяснить его молодостью, то старший по возрасту эрцгерцог был начисто лишен обаяния и очень страдал от этого. Он не умел смотреть человеку прямо в лицо, даже в банальном разговоре уводил глаза в сторону, словно боялся что-то увидеть в глазах собеседника. Франц-Фердинанд всю жизнь горячо мечтал о своей популярности в народе, о том, как его однажды оценят и полюбят жизнерадостные венцы и общительные славяне, Принцип, напротив, не только не желал быть известным большому кругу людей, но мыслил о себе как о безымянном орудии мщения, что когда-нибудь послужит на пользу родине. Во всем остальном они были похожи, как бывают похожи меж собой жертвы, каковыми оба, по сути, и являлись...

На совещании в Тулузе кандидатура австрийского престолонаследника возражений не вызвала. Другой вопрос — как до него добраться? Убить Франца-Фердинанда в Вене — задача невыполнимая. В это время в австро-венгерских газетах проскользнуло первое сообщение о том, что эрцгерцог Франц-Фердинанд собирается посетить Боснию, — расплывчатое, туманное, в нем не указаны ни цели, ни сроки будущей поездки. Принцип дает свое согласие на подготовку покушения. Газеты пишут, что престолонаследник намерен посетить военные маневры в Боснии с инспекцией вооруженных сил Австро-Венгрии. На ловца и зверь бежит.

Подготовка покушения велась как в Белграде, так и в Сараево. В Белграде Принципа и его друзей — Трифко Грабеча и Неделько Габриновича — снабжают оружием, деньгами и ампулами с цианистым калием, которым заговорщики должны умертвить себя после убийства эрцгерцога, чтобы, если их схватят, не выдать своих связей с «Черной рукой». В Сараево тоже составляется группа из четырех человек, таким образом, заговорщиков уже семеро: кто-то из них да не промахнется.

Спустя два месяца после убийства Франца-Фердинанда Гаврила Принцип скажет на суде, что в их путешествии в Сараево «было что-то таинственное»... Почему он так сказал? Он не мог не знать, что вся Сербия, как и Босния, покрыта частой сетью «поверенников» — доверенных лиц «Народной Одбраны»: таможенниками, которые услужливо проводят троих заговорщиков до австро-венгерской границы, служащими пограничных участков, делающих им фальшивые документы, крестьянами-проводниками, школьными учителями и священниками, предоставлявшими в их распоряжение свой кров, лодочниками, переправлявшими их через реку, — тем более что в Белграде трех юношей заверили, что они перейдут границу по подземному каналу, прорытому между сербской границей и австрийской территорией... Но последнее — метафора. «Подземный канал» — это безотказные услуги тех самых лодочников, таможенников, железнодорожников, купцов, офицеров австро-венгерской армии, дезертировавших в Сербию, боснийских крестьян, обученных походной службе, стрельбе, взрыву мостов, разрушению железнодорожных дорог, телеграфных и телефонных линий, курьеров, переправляющих оружие из Сербии в Боснию и Герцеговину, духовных лиц, служащих банков, булочников, башмачников, фармацевтов, осуществлявших шпионаж на территории Двуединой монархии, студентов, аптекарей и комитаджей, занятых в лабораториях «Народной Одбраны» изготовлением бомб, стрелковых обществ, сокольничих лиг, олимпийских клубов, охотничьих и кавалерийских объединений. Говорили, что «подземный канал» существовал на средства богатых сербских купцов и промышленников, щедро вкладывавших капитал в энтузиазм патриотов.

На каждом участке пути их встречали и провожали «поверенники», а сербские полицейские, едва завидев трех парней с котомками за плечами, смотрели в другую сторону, крестьяне затыкали себе уши, чтобы не слышать, как молодые люди тренируются в стрельбе, во все горло распевая старинную песню побратимов по разведке: «Брат мой названый,