– Сколько тебе лет, девочка? – резко спрашивает она, моргая птичьими глазами.

– Сем… семнадцать.

– Когда ты родилась?

– В первый день Нового Года.

Она прищуривается.

– Под знаком быка, значит. Под знаком упрямца. И под новогодней золотой луной. Должно быть, луна и подарила твоим глазам этот цвет.

– Может быть, и луна, – говорю я, чувствуя, как щеки заливает жар. – Знаю точно, что это был не демон.

Перья ее сердито топорщатся. Только что оперение на руках было гладким – и вдруг руки превращаются в настоящие крылья, так резко приподнимаются перья на ее коже.

– Всякий, у кого есть хоть немного мозгов, ни на миг не усомнится, что ты насквозь бумажная, глупая девчонка. Даже твоя походка выдает служанку. Ни один демон не мог бы вести себя столь жалко. Кроме того, твою истинную сущность окончательно раскроет завтрашняя инспекция. От наших инспекторов ничего не спрятать, даже если ты пробовала прикрыть свое убожество заклинаниями. А теперь развернись! – рявкает она.

Я подчиняюсь, кожей чувствуя ее пристальный взгляд.

– Госпожа Эйра сказала, что у тебя нет никакого опыта придворной жизни. И никаких связей при дворе.

Я киваю.

Она резко подается ко мне и хватает меня за подбородок.

– Ты не должна отвечать своим начальницам жалкими мотаниями головой, девчонка! – Ее дыхание обжигает мне лицо. – Если я задаю тебе вопрос, изволь отвечать – «Да, мадам Химура» или «Нет, мадам Химура», ясно тебе?

– Да, мадам Химура.

– Ты владеешь какими-то умениями, кроме умения злить старших?

Я отвечаю чуть слышно:

– Да, мадам Химура. Я неплохая травница, еще умею прибираться в доме, еще…

– Травница? Уборщица? Ха! – она прерывает меня смехом, похожим на клекот. – Ты находишься при королевском дворе, девчонка. Твои умения здесь пристали разве что горничным и прислужницам. Владеешь ли ты какими-либо искусствами нюй – женскими искусствами, – которые тебе потребуются как Бумажной Девушке? Только они здесь и нужны. Разве цветок поливает себя сам? Конечно, нет. О нем заботятся садовники. Работа цветка в том, чтобы быть настолько прекрасным, насколько это возможно. Я правильно понимаю, что подобными искусствами ты не владеешь? – Она щелкает клювом. – Бесполезная девчонка.

Я стискиваю зубы, чтобы не нагрубить ей в ответ. Она пренебрежительно говорит об умениях, которым научили меня родители и Тянь. О том немногом, что осталось мне от мамы.

Женщина-орлица склоняет голову на плечо, перья ее слегка взъерошены.

– А, я вижу. Ты много о себе воображаешь. Думаешь, что ты выше этого. Думаешь, что успех у тебя в кармане. Посмотрим, как ты запоешь, когда начнутся занятия. Сама увидишь, насколько трудно овладеть пренебрегаемыми тобой искусствами. Что бы ты о себе ни думала, я вижу в тебе жажду. Желание доказать миру, на что ты годишься. Твоя энергия ци весьма сильна – может быть, даже слишком сильна. За тобой надо как следует присматривать, иначе ты будешь сжигать все, к чему прикоснешься. – И вдруг неожиданно она спрашивает: – Ты чиста?

Я удивленно поднимаю брови.

– В каком смысле – чиста?..

– В смысле секса. В тебя когда-нибудь входил мужчина?

Я вспыхиваю, опуская глаза.

– Н-нет.

Я стою потупившись и чувствую на себе ее взгляд. Что она видит во мне своими яркими орлиными глазами? Девочку, настолько испуганную, что она вынуждена сжимать кулаки, чтобы не дрожать слишком сильно? Или что-то глубже? Ту девушку, которой, по мнению генерала Ю и госпожи Эйры, я могла бы стать?

Проходит, по моим ощущениям, целая вечность – и наконец женщина-орел поворачивается к госпоже Эйре.

– Позовите Лилл, – приказывает она. – Пусть отмоет ее как следует и выдаст ей чистую одежду. Пока что достаточно будет простой юкаты.

Госпожа Эйра возвращается через пару минут, ведя за собой ту самую девочку из касты Стали, которая открывала нам с генералом двери. Девочка широко улыбается мне, но улыбка ее мгновенно угасает под взглядом мадам Химуры.

– Лилл, вымой и одень Леи, – приказывает она, – а потом приведи ее к остальным девушкам.

Не оглядываясь на нас, она быстро выходит из комнаты, цокая когтями по полу.

– Подождите! – кричу я ей вслед.

Мадам Химура резко разворачивается, и я съеживаюсь под ее орлиным взглядом.

– Извините, я только хотела спросить… Это значит, что я принята? Что теперь я – одна из Бумажных Девушек?

Мадам Химура хмурится.

– Надеюсь, на уроках ты не будешь подобным образом кричать на своих наставников, – бросает она и уходит.

Но госпожа Эйра улыбается мне доброй улыбкой.

– Да, Леи-чжи. Ты принята.

Лилл, юная служанка, готовит ванну и, не умолкая, расспрашивает меня о прежней жизни. Из какой я провинции? Есть ли у меня братья и сестры? Какая у меня мама – такая же красивая, как я? Я не привыкла раздеваться перед чужими, но для Лилл происходящее порядке вещей. Она помогает мне снять одежду, погрузиться в ванну, растирает меня губкой, пахнущей душистыми травами, расчесывает мне спутанные волосы. Ее болтовня помогает расслабиться. Она чем-то напоминает Тянь, только гораздо моложе и не такую сварливую.

Когда я наконец совершенно чиста и причесана, Лилл одевает меня в простую льняную юкату песочного цвета. Под грудью кимоно перехвачено широким поясом.

– А остальные девушки, – спрашиваю я, когда она отступает на шаг, чтобы проверить, насколько хорошо сидит на мне одежда. – Какие они?

– Тоже очень красивые, – улыбается Лилл. – Но, боюсь, они будут сильно ревновать. Никого из касты Бумаги боги не благословили такими прекрасными глазами, как у вас! – Она сгребает с пола мою грязную одежду. – Я это выкину, вы не против?

Благословили… благословение. Я привыкла то и дело слышать эти слова. И никогда они не казалось мне правдивыми – особенно после того, что случилось с мамой. А теперь звучат и того хуже. Именно глаза – причина того, что меня оторвали от семьи, похитили из дома. Какое уж тут благословение! Скорее боги меня прокляли.

И тут я вспоминаю кое-что важное.

– Погоди! – кричу я вслед служанке. Она изумленно оборачивается. Я выхватываю у нее свои штаны и шарю в карманах – и нахожу то, что нужно: вспышку золота, подвеску в форме яйца.

– О, это же ваш медальон со Дня Благословения! – восклицает Лилл, распахнув глаза.

Я киваю. Я никогда не расставалась с медальоном, носила его на шее, привыкла к его успокаивающему прикосновению к груди.

– А когда он должен открыться? – с любопытством спрашивает Лилл.