Гюрги кивнул:

– Понял.

– Здесь землицы отменной много, не жалей, позволяй косить да хлебушек растить. Надо еще подумать, как землю давать, чтоб она княжьей оставалась, но и в руки переселенцев надолго уходила. Если человек знает, что он на земле всего на год-другой, он так и ходить за ней станет, а вот если будет знать, что детям да внукам оставить должен, тогда другое дело.

Мономах чуть помолчал, а потом добавил:

– Но в город вам больше мастеровых присылать стану, чтобы свои ремесла были, не только ратаи. Не возить же горшки да бочки издали, своих горшечников да бондарей иметь надо. Да всех мастеровых своих. Следи, чтобы и у строителей все время ученики были, пусть помогают и учатся сразу. Ох, тяжкую ношу я на тебя, сын, взваливаю, но иначе нельзя. Руки чешутся самому здесь все поднимать, да никак, если я от Киева уйду, снова свара меж князей начнется, тогда никакие леса да болота от набегов не спасут, не уберегут. И некого мне, кроме тебя, здесь сажать. Запомни, Гюрги, за этой землей будущее, поставь новые города, охрани границы, насели людьми – и потомки тебе спасибо через много лет скажут. Земля богатая, эти богатства только взять надо умеючи и охранять тоже.

Гюрги слушал внимательно, перебивать или свое слово говорить и не мыслил сначала, и вдруг его точно прорвало:

– Я мало что знаю здесь, отче, да только мыслю, что тутошнее богатство иное, чем у Новгорода или Киева. Здесь землей брать надо, раз хлеб растет на ней отменно, так и пусть хлебушком да овсом живет княжество.

Князь даже с некоторым изумлением уставился на сына. Вот те на! Только что был мальчишкой-несмышленышем и вдруг рассуждает, точно государственный муж. Хмыкнул:

– Сам придумал или у кого услышал?

Гюрги чуть смутился:

– Что услышал да на ум взял, а до чего сам додумался. Шимонович верно говорит, меха у всех есть, у Новгорода – тоже, а хлеб не у всех хорошо растет. И если может Суздаль с Новгородом хлебом торговать, так и должно это делать.

Когда это он успел такие разговоры с Шимоновичем вести? – подивился Мономах, сердце снова кольнула легкая ревность, но князь взял себя в руки, порадовавшись, сколь толкового наставника сыну выбрал.

– Взрослеешь, Гюрги, на глазах. Вставай на ноги, сколь смогу – помогу. И навещу скоро.

Недолго пробыл в Ростове князь Владимир Мономах, все же своя земля стояла без присмотра, а там половцы рядом, скоро весна, снова ждать их нападок. Можно женить всех княжичей и князей на половецких княжнах, а дочерей выдать замуж к степнякам, но всегда найдутся ханы, не породнившиеся с русскими, да и те, кто породнился, своего не упустят. Вон у Святослава тесть, Тугоркан, еще как набегал на Киев, так что и сам голову сложил от русского меча. Кроме того, надо было успеть вернуться до ледохода и оттепели, иначе потом дороги так развезет, что не обрадуешься.

Перед отъездом снова сидели за разговором князь Владимир с боярином Георгием.

– Мыслю, то худо, что нынче здесь князь, а завтра в другой земле. Потому и не стремятся князья свои земли обустраивать. Надо, чтобы привязан был на всю жизнь, чтобы знал, что детям оставит, внукам, чтобы для них старался, а не только для себя. Тогда и будут все беречь свою землю да своих смердов, а не драть с них три шкуры, потому что скоро к другим.

– Согласен, только как это сделать? – вздохнул Мономах. – Как Киевский стол к следующему князю переходит, так и снова круговерть начинается. Удалось мне и при Святославе Ростовскую землю удержать, но только потому, что отказался я от распри за Киев и Чернигов уступил без свары. Святослав и Олег Всеволодович мне вроде как обязаны, а что дальше? Святослав недужен часто, кто за ним?

Мономах, задумавшись, смотрел на пламя свечи, чуть колебавшееся от его вздоха. Немного помолчали, потом князь снова посетовал:

– По уму бы Всеволоду сесть, да только мыслю, не пустят его киевляне. Святослав сколько сидит, столько свои закрома набивает, о горожанах и вовсе забыл, только и тащит к себе в сундуки, словно и на тот свет готов все утащить. Гориславичей в Киеве терпеть не могут, чуть подтолкни – и пойдет смута по Киеву.

Шимоновичу очень хотелось сказать: «Ну и подтолкнул бы!», ведь киевляне, да и не только они, явно хотели бы себе Мономаха. Но князь вдруг продолжил:

– Не хочу я того.

– А если после Святослава тебя крикнут?

Умен Шимонович, ничего и объяснять не нужно, сидит далече от Киева, а все понимает.

– На противостояние с Всеволодом не пойду, как не пошел с его отцом. Негоже ради своей корысти Русь в свары сталкивать. Единой она должна быть, а не розной… единой. Иначе погибель, по отдельности всех побьют, и самых слабых, и самых сильных. Столько лет уже не могу князей вместе собрать против половцев. Один бы раз собрались без зазнайства друг перед другом, вместе побили степняков, чтоб много лет потом жить спокойно.

– С тем, что бить надо, согласен. И что вместе – тоже согласен. А вот можно ли их на много лет побить, им же ровно числа нет, одного убьешь, два взамен нарождаются и сразу с саблей в руках и на коне.

Мономах невесело рассмеялся в ответ на удачную шутку Шимоновича.

– Да уж, они точно, как грибы после дождя. Да только нам иного пути нет – только объединяться и бить сразу всех. Хоть какое-то время поутихнут. Хорошо хоть вам здесь спокойней.

– Да здесь грабить некого, не то давно бы нашлись те, кто спокойствия лишил.

– И все равно надо людишками земли населять, без них к чему и земля… Тебе волю даю, княжьим именем дело делать станешь, но своей мыслью. Гюрги учи, пусть привыкает, что это его земля, навечно его, пусть мыслит себя суздальским князем. Бояр ростовских пока не трогайте, сил маловато, после разберетесь. Я тоже мыслю, что князь должен долго на одной земле сидеть и своим сыновьям ее оставлять. Будь моя воля, так и было бы…

Самый младший из сыновей Мономаха, Андрей, так умаялся во время этой поездки, что не чаял, когда обратно до дома доберется. Главный вывод, который сделал для себя мальчик: жениться не стоит, потому что приходится сидеть дурак дураком на виду у всех и делать вид, что ты рад. Андрей точно знал, что Гюрги только терпел все это, тоже желая, чтобы скорей кончилось. А кто виноват во всем? Конечно, эта девушка, которая сидела рядом с братом! Елену Андрей уже не любил, она грозила отобрать у него любимого Гюрги.

И только когда Гюрги подтвердил, что ни за что не променяет брата на жену, Андрей успокоился. Почти успокоился, он все равно ревниво приглядывался к Гюрги и старался как можно больше времени проводить с ним. Именно ревнивое разглядывание позволило Андрею заметить то, чего не видел Гюрги. Не видел просто потому, что жена для него была чем-то вроде многочисленной челяди, крутившейся во дворе, есть и ладно.

Перед самым отъездом Андрей, прощаясь со старшим братом, вдруг шепнул:

– Твоя женка на мать нашу похожа…