общества. Издатель газеты «Русский труд» С. Шарапов обвинял Толстого, опубликовавшего очередную статью «Голод или не голод?», в том, что тот стремится подорвать авторитет правительства и дискредитировать Россию на международной арене. Во время неурожая 1911–1912 годов, когда разговоры о голоде вновь стали актуальны, чиновники Симбирской губернии убеждали приехавших к ним корреспондентов, что никакого голода нет, его выдумали «жиды и масоны».

В обществе существовало мнение о равнодушии собственных властей к проблемам крестьян. В условиях самодержавной монархии, авторитарного правления глава государства со временем утрачивает чувство эмпатии, в лучшем случае становится обыкновенным циником, в худшем – приобретает психопатические черты, признаком которых является смех над горем чужих людей. Министр иностранных дел Н. К. Гирс делился с директором канцелярии В. Н. Ламздорфом своими впечатлениями от разговоров за завтраком у императора в конце января 1892 года:

Его величество не хочет верить в голод. За завтраком в тесном кругу в Аничковом дворце он говорит о нем почти со смехом; находит, что большая часть раздаваемых пособий является средством деморализации народа, смеется над лицами, которые отправились на место, чтобы оказать помощь на деле, и подозревает, что они это делают из-за похвал, которые им расточают газеты… Цесаревич тоже слушает эти разговоры с одобрительной улыбкой[66].

Поэт-патриот А. А. Фет называл голод следствием «обычного пьяного разгула». При этом корреспондент «Русского слова» так описывал ситуацию в поволжских деревнях:

«Голод в Индии» был близок к нашей действительности. Не валялись на улице скелетообразные людские тени. Но в цынготных больничках лежало по 15–20 человек, людей только по имени. В действительности это были трупы. Запах трупный, вид умирающего, вспухшее лицо, потускневший взгляд, тяжелое прерывистое дыхание… Помню ребенка. Худенькие ручки, огромный отвислый живот. Старческая серьезность на лице. Он смотрел нам в глаза глубоким, не земным взглядом и ел огромный кусок хлеба из лебеды. Хрустел песок на зубах[67].

Тяжелое положение беднейших слоев населения вызывало отклик в сердцах неравнодушной молодежи и заставляло их интересоваться политикой. Как следствие – увлечение идеями народничества. В народническом движении обнаруживаются главные эмоциональные, идейные и деятельные признаки патриотического поведения: эмпатия к крестьянству, стремление помочь страждущим, готовность к самопожертвованию. Н. А. Морозов вспоминал, что молодых революционеров-народников отличало особенное эмпатическое отношение к тяжелой жизни простого народа, накладывавшееся на присущие юности романтизм и максимализм. В начале своей народнической деятельности Морозов рассуждал:

Разве не хорошо погибнуть за истину и справедливость?.. К чему же тут разговоры о том, откликнется народ или не откликнется на наш призыв к борьбе против религиозной лжи и политического и общественного угнетения? Разве мы карьеристы какие, думающие устроить также и свои собственные дела, служа свободе и человечеству? Разве мы не хотим погибнуть за истину? —

но в то же время признавался, что «не верил в тогдашнего крестьянина, а только жалел его»[68]. Вышедшие из дворянского и разночинного элемента и получившие недоступное для значительной части крестьян образование народники ощущали некоторую свою коллективную вину и ответственность перед беднейшими слоями империи.

Невозможность легальной деятельности толкала молодежь на путь заговорщической и революционно-террористической борьбы, что приводило к формированию особой субкультуры российского интеллектуального подполья. Власти реагировали на это репрессиями. Во второй половине XIX – начале XX века в России постоянной чередой шли политические процессы, названные по количеству обвиняемых: Процесс 32-х (1862–1865), Процесс 50-ти (1877), Процесс 193-х (1877–1878), Процесс 20-ти (1882) и др. Помимо этого, в империи росло студенческое движение. В 1899 году в России прошла первая всероссийская студенческая забастовка, участники которой требовали реформы образования и академических свобод. Против студентов применялись эскадроны конных городовых, которые били их нагайками, топтали лошадьми. Некоторые студенты были арестованы, другие исключены из университетов. В знак протеста находившийся в Бутырской тюрьме студент Г. Ливен совершил акт самосожжения. На фоне студенческого брожения в 1901 году в Москве состоялось открытие нового здания Консерватории. Приглашенный на открытие Ф. И. Шаляпин решил исполнить песню, стихи которой написал народоволец П. Ф. Якубович (приговоренный к 18-летней каторге по «Процессу 21-го» 1887 года), а на музыку их положил молодой композитор Ю. С. Сахновский. Песня называлась «К Родине», и Шаляпин пел следующие строчки:

За что любить тебя? Какая ты нам мать,

Когда и мачеха бесчеловечно-злая

Не станет пасынка так беспощадно гнать,

Как ты детей своих казнишь, не уставая?

Любя, дала ль ты нам один хоть красный день?

На наш весенний путь, раскинутый широко,

Ты навела с утра зловещей тучи тень,

По капле кровь из нас всю выпила до срока!

Как враг, губила нас, как яростный тиран!

Во мраке без зари живыми погребала,

Гнала на край земли, в снега безлюдных стран,

Во цвете силы – убивала…

Мечты великие без жалости губя,

Ты, как преступников, позором нас клеймила,

Ты злобой душу нам, как ядом, напоила…

Какая ж мать ты нам? За что любить тебя?..

Московская публика была в восторге, но обер-полицмейстер Д. Ф. Трепов явился после концерта в гримерку к Шаляпину и ласково спросил: «Зачем это вы, Федор Иванович, поете такие никому не нужные прокламационные арии?»[69] В дальнейшем Департамент полиции предписал организаторам концертов внимательно следить за репертуаром популярного певца.

Признание определенных изъянов своего отечества, равно как ошибок, допущенных властями, демонстрирует желание совершенствования своей страны. Чувство коллективной вины выступает здесь как результат усвоения исторического урока, осознания собственной ответственности в составе общества перед современниками и потомками и является некоторой гарантией неповторения аналогичной ошибки в будущем. Вероятно, именно осознанные коллективные травмы являются ступеньками на пути исторического развития общества. Любовь к отечеству также предполагает эмоциональное переживание, которое включает в себя целый букет эмоций, в том числе грусть, стыд, жалость, сострадание, а не только гордость, радость или ненависть к «чужим». Но если так, то может ли лишенная эмпатии психопатическая личность или даже обычный циник быть искренним патриотом?

В некоторых случаях патриотизм обнаруживает психотерапевтическую функцию, позволяет снять с индивида чувство ответственности, заглушить внутреннюю боль, подменяя материалистическую реальность отвлеченными, абстрактными ценностями. С этой точки зрения человек, готовый принести жизни людей в жертву призрачным категориям, если не является фанатиком-безумцем, то скрывает за патриотическими идеалами личную психологическую травму. И. С. Аксаков, отправившийся добровольцем на Крымскую войну, описывал страдания насильно угнанных крестьян и находил объяснение, почему он не испытывал аналогичные чувства:

Ратник, которого я брал с собой в дорогу, едучи в Кишинев, мужик лет 50-ти, рассказывал мне со слезами на глазах, что у