– Пожалуй… нет, – успокоился наконец художник. – Такого я, – он вопросительно посмотрел на жену, – мы такого, пожалуй, от них не слышали.

– Понятно, – задумчиво произнес Гуров и, улыбнувшись, неожиданно попросил: – Скажите, Антон, а можно посмотреть ваши работы? Я слышал о них отзывы как о… неординарных.

Снова в облике художника произошло неуловимое на первый взгляд изменение. В начале беседы он был какой-то потерянный, потом эмоции, связанные с возможным подозрением его в убийстве школьного друга, всколыхнули Антона. Потом он снова ушел в себя. Какие мысли бродили в его нестриженой запущенной голове? Просьба сыщика его, пожалуй, не удивила. Наверное, даже несколько обрадовала. Только вот возможностью продемонстрировать лишний раз свое творчество или возможностью уйти от неприятного разговора?

Гуров поднялся вслед за художником, чуть кивнул Крячко и последовал в соседнюю комнату. Здесь царило запустение. С точки зрения городской квартиры, конечно. Но и на мастерскую приличного художника помещение тоже тянуло слабо. Облезлый продавленный диван у пустой стены, два расшатанных деревянных стула и высокая этажерка образца шестидесятых годов прошлого века. Этажерка была завалена карандашами, грифелями, мелками, выдавленными тюбиками, грязными кисточками и еще какими-то незнакомыми Гурову принадлежностями для рисования.

Антон поспешно и немного нервно стал выбирать из составленных у стены полотен некоторые и выставлять их в ряд на полу. Гуров опешил. Перед ним распахнулось окно в потусторонний мир. Сначала сыщику показалось, что мир был мистическим, но потом он понял, что это фантазии художника, которые не имеют ничего общего с мистическими представлениями большинства людей. Это не чудища из сказок и легенд, и картины не были похожи на фантастические аллегории Иеронима Босха. Тут, пожалуй, было что-то другое. Собственно обезображенных и пожираемых чудищами трупов тут не было. И вообще как такового насилия и крови. Мрачная сила сквозила, рвалась с полотен наружу вместе с мускулистыми мужчинами со страшными обнаженными мечами в руках, с огромными, ужасающего вида драконами и чудищами, на которых они восседали. Отдельно или вместе с этими героями встречались полуголые девицы с таким же оружием в руках, с крутыми бедрами и большой крепкой грудью, прикрытой лишь стальными нашлепками, кусками кожи или ремнями с бляхами. И фон был таким же тревожным и зловещим. На некоторых картинах рядом с героем бежали лупоглазые уродливые карлики с кинжалами. И почти всегда на заднем плане высились не то руины башен, не то причудливые скалы. Кривые нереальные ветви нереальных деревьев плелись вокруг персонажей, а сверху давило тяжелое удушливое небо со всполохами адского пламени на горизонте. От этого неба першило в горле и ощущались вполне реальные астматические спазмы.

Гуров краем глаза глянул на самого художника. Антон стоял со странной полуулыбкой на лице. Он уже не был задумчивым и понурым. Даже плечи у мужчины странным образом выглядели развернутыми…

Когда сыщики спустились к машине, на улице пошел дождь. Гуров сидел на переднем сиденье рядом со Стасом и молча смотрел прямо перед собой. Крячко поглядывал на друга и кривил губы в усмешке. Наконец он не выдержал:

– Лева, очнись. Ты меня пугаешь.

– Да? – неопределенно спросил Гуров. – Может быть.

– Вы что там, травку курили? – расхохотался Станислав Васильевич.

– Нет, до этого не дошло, – вздохнул Гуров и заворочался на сиденье, усаживаясь удобнее. – Так как тебе эта семейка?

– Семейка странная, если не сказать больше, – покачал головой Крячко. – Никогда бы не поверил, что они муж и жена. Не ощущается духовная близость. Ушибленного своим творчеством человека может терпеть женщина-единомышленник, такая же чокнутая. Может терпеть горячо любящая его как человека, если ничего и не понимает в его художествах. А тут… Жизнь у них почти нищенская. Ну, пусть не нищенская, но в высшей степени аскетическая. Будет нормальная баба терпеть такие лишения? Будет, если она из тех категорий, о которых я сказал.

– А она?

– А она баба умная… Только скрывает это.

– Мне тоже показалось, что она под блондинку лишь косит, – согласился Гуров. – Так зачем она с ним живет?

– А хрен ее знает! – как-то раздраженно буркнул Крячко. – Я бы понял еще, если бы его работы расходились «на ура» и за приличные деньги. И если бы она тратила их на себя без оглядки. Но тут этим не пахнет. И имя его нигде в богемной среде не мелькало.

– Не мелькало, – согласился Гуров. – Что нового почерпнул из беседы с ней?

– Ничего особенного. Несколько имен из окружения, о которых мы уже знаем. Еще у меня создалось впечатление, что дружба их семей – исключительно ее личная заслуга. Антон, видишь ли, в последние годы стал сторониться людей, и Лукьянова тоже. А последний, если верить Оксане, по прежнему к Антону хорошо относится. Если бы не Оксана, которая вытягивает мужа в гости, друзья давно перестали бы общаться. А с Александрой Лукьяновой, как поведала Оксана, они были чуть ли не подружки. Вот, пожалуй, и все. Теперь ты, командир, рассказывай, что тебя там так шокировало. Окунулся в творчество непризнанного гения?

– Знаешь, Стас, что интересно… – ответил Гуров, повернувшись к Крячко всем корпусом. – Он не шизик, как подумалось в самом начале. И в своем роде он человек безусловно талантливый. Работы его, конечно, оставляют тягостное впечатление. Но кое-что еще я, кажется, понял. Он неудачник, который это свое положение очень болезненно переживает. Он стремится уйти в свой внутренний мир. И он неодухотворен собственной женой. Каждый художник обязательно в той или иной форме отображает свою любовь в творчестве. А любви к собственной жене я не уловил. Нет ее там! Тут я с тобой согласен, что семья непонятная, как непонятно и то, что их связывает, держит.

Крячко понимающе кивнул и включил двигатель машины. Окна стали заметно запотевать. Дважды ширкнули по лобовому стеклу «дворники», разгоняя воду.

– Ты бы видел, как он сам смотрел на свои художества, – продолжил Гуров. – По большому счету, Филиппов рисует свой собственный мир. И там он большой и сильный, там он герой. И рядом с ним женщины. Всегда разные, но от них прямо-таки разит сексуальностью, фонтаном бьет. И рядом частенько маленькие некрасивые люди. А за спиной всегда некрасивый фон… Короче, неудовлетворенность у него этим миром полная.

– Ну вот! – обрадовался Крячко и сладострастно потер руки. – А ты говоришь, что его жена там не присутствует.

– Не-ет, Стас! – покачал пальцем Гуров перед носом друга. – Я помню, что ты Оксану с ходу охарактеризовал женщиной крайне сексуальной. Согласен. Но там совсем другие женщины: преданные, сильные. Хотя тоже сексуальные. Боюсь, что в этом плане он тоже неудовлетворен. Не удивлюсь, если он окажется онанистом.

– Знаешь, Лева, мне как-то между делом показалось, что они не спят вместе. Или спят, но редко. Возможно, что она в сексуальном смысле держит его в «черном теле». Только в этом случае у нее обязательно должен быть любовник.

– Стас, – неожиданно спросил Гуров. – А у тебя не сложилось впечатления, что Филипповы не выглядят такими уж убитыми горем людьми? У друга детства погибла жена. Оксана с ней в близких отношениях была, а трагедия не видна.