Такого еще год назад никто не мог даже предположить всерьез!

Поход этот был в реальности осуществлен чуть позднее, три года спустя. Ходила дружина князя Дмитрия Ивановича на Волжскую Булгарию. И что удивительно — спустя почти двадцать лет нынешний новорожденный Юрий повторит все это почти буквально: пойдет в Орду, на тех же булгар. И продвинется он территориально много дальше всех своих предшественников, предположительно добравшись до самых восточных городов Булгарии, то есть туда, куда не доходили ни прежние русские дружины, ни даже новгородские ушкуйники, бывавшие в камско-волжских землях с набегами не один раз.

Приведем еще один необычный исторический факт. На листе 74-м Троицкого списка Новгородской первой летописи (один из ранних документов, рассказывающий о той эпохе) мы находим запись о родословии русских князей («Роды руских [к]нязеи»). Прочтем самый ее конец.

«А Иван роди Ивана.

А Иван роди Дмитрея князя, той бо Дмитрии съсвещася самодържцем.

А Дмитрей роди Юрья».

Всё. На этом родословие заканчивается!

Упоминаются здесь князья Иван I Данилович Калита, Иван II Иванович Красный, Дмитрий Иванович Донской и его сын Юрий Дмитриевич, будущий князь Звенигородский и Галичский. И никого более.

Мы видим, что в текст включены только прямые наследники и преемники верховной власти на Москве. Но остается только догадываться — почему автор текста не упомянул старшего брата Василия, ставшего в реальности великим князем после Дмитрия Донского, а поместил здесь имя Юрия. Кроме этого — почему он вообще закончил список на Юрии, не продолжив его каким-либо следующим преемником? Похоже, что автор никого вообще более не принимал за реального преемника. Так ли это?

Во всяком случае, можно предположить лишь особую значимость имени князя Юрия для того, кто составлял важнейший документ русской истории, коим испокон веку считалась летопись. Ведь просто так на столь странную запись, изменяющую цепь родовой истории русских великих князей, никто бы не решился.

* * *

Таким образом, в ноябрьские дни 1374 года появившийся на свет Божий мальчик, наследник, младенец — буквально оказался «золотым», его рождение пришлось как никогда — к месту.

Во-первых — к общему княжескому съезду. Наследника сразу же с гордостью показали всем русским князьям, и они запомнили его имя.

Во-вторых — дата 26 ноября оказалась не простой, ребенок впервые подал свой глас на этом свете в день рождения своей матери, великой княгини Евдокии (она родилась также 26 ноября).

В-третьих, нарекли его именем Георгий (по дню рождения), а потому он всегда будет символически связан со своим тезоименитым небесным покровителем святым великомучеником Георгием Победоносцем (князь Юрий не будет знать ни одного поражения в битвах), ставшим позднее символом Москвы, Для некоторого «позитивного» восприятия его как личности со стороны современников — такое имя было очень важным символом.

И, наконец, в-четвертых, он был крещен самим преподобным Сергием Радонежским, в присутствии митрополита Московского Алексия.

Что еще можно добавить к такому перечислению фактов и имен, да и такому стечению обстоятельств?! Подобного рождения и крещения Русь, наверное, и не видывала. Мальчик казался и в самом деле — драгоценным и богоугодным.

Будущей надеждой великокняжеской семьи и Московского престола!

Епифаний Премудрый, из Жития преподобного Сергия:

«После ухода старца отрок внезапно постиг всю грамоту и чудесным образом изменился: какую бы книгу он ни раскрыл — он хорошо читал и понимал ее. Этот благодатный отрок, от самых пеленок познавший и возлюбивший Бога и Богом спасенный, был достоин духовных дарований».

* * *

Почему и для чего великий князь Дмитрий Иванович выбрал крестным отцом своему любимому сыну Юрию игумена из недалекого от Переяславля монастыря? Ведь к тому времени сам великий князь еще, видимо, не был столь близок к преподобному Сергию, да и не знал его уж слишком хорошо. Можно лишь предположить, что рекомендации для этого он получил не только от митрополита Алексия, но и возможно — от будущего митрополита Киприана, который уже влиял в то время на Русь и незаметно покровительствовал Сергию.

Жизненный путь основателя Троицкой обители неподалеку от города Радонежа к тому времени был мало кому известен, хотя слава о духовных подвигах его уже разнеслась по Московской земле.

Начиналось все так. Некоторое время назад отрок Варфоломей (будущий Сергий Радонежский) решил оставить родительский дом и найти себе пустынное место для проживания. Вместе с братом Стефаном он построил первоначально из дерева всего лишь маленький домик, именуемый кельей, с таким же миниатюрным храмом неподалеку — во имя Троицы, «чтобы постоянным взиранием на него побеждать страх перед ненавистной раздельностью мира». Вокруг стоял вековой лес. Так основывались обычно монастыри на Руси. Варфоломей еще даже не был монахом, он принял постриг позднее от игумена Митрофана и только тогда получил имя Сергий (это произошло в день памяти мучеников Сергия и Вакха).

Тогда будущему настоятелю большой обители было 23 года. Прошли один за другим 1330-е, 1340-е. Брат оставил его, уехав в Москву. Можно представить себе, сколь непроста и даже опасна была жизнь в одиночестве, в лесу, в окружении диких зверей, в годы, когда битвы, моры и пожары просто сметали большую часть окружающего населения. Выживание становилось настоящей наукой, в том числе и духовной.

Однако в жизни все так и происходит. Если слух пошел — то его уже никак не остановишь. Окрестные жители прознали о поселившемся в лесу подвижнике. Сюда стали изредка приходить люди, знакомиться, разговаривать. Некоторые решили селиться неподалеку. Стали строить такие же кельи из дерева. Так поселение разрасталось.

В итоге получился новый монастырь, в котором братия уговорила Сергия принять настоятельство над ними. Он был рукоположен в священники, и епископ Афанасий из Переяславля назначил его игуменом. То были уже 1353—1354 годы.

В монастыре Сергия было принято решение, что иноков будет только двенадцать (видимо, по числу апостолов, хотя теперь предполагают даже некое ирландское влияние, где в обителях определялось наличие только такого количества монахов). И включить в число братии кого-то нового можно было только при условии, что один из двенадцати выбудет по той или иной причине.

Первое время жизнь монастыря была устроена по очень строгому уставу. Сергий постановил, что получать все необходимое для существования монахи могли только в результате своего собственного труда (в первую очередь — физического). Не возбранялось также приятие добровольно принесенных кем-то даяний. Однако прошение милостыни в любой форме пресекалось на корню.