Такая тенденция прослеживалась в течение всей войны, и она очень раздражала Уманского и его преемников. Она положила начало политики США отложить решение важных политических вопросов до конца войны, а также подчеркивала решимость Соединенных Штатов не использовать военную помощь в качестве инструмента своего влияния в политике.

Подняв в очередной раз вопрос о признании статуса Прибалтики, Уманский одновременно с этим более настойчиво, чем когда-либо, стал повторять свои жалобы на небольшие объемы экспортируемых в Россию американских товаров. Американские власти беспокоило и то, что русские упорно стремились не допускать американских военных наблюдателей и корреспондентов в районы ведения военных действий. Уэллес обсуждал этот вопрос с Уманским 26 и 30 июня, а Хендерсон – во время ужина с советскими представителями 1 июля. Эти переговоры ничего не дали. Даже просьбу Стимсона разрешить ему побывать на фронте оставили без внимания. В то же время представители Госдепартамента сетовали на шпионаж со стороны русских, и их обвинения находили подтверждение в том, что советская сторона постоянно требовала раскрыть отдельные секреты. По решению Госдепартамента русским инспекторам на американских военных предприятиях не давали никаких особых прав и не допускали их к военным секретам, так как наблюдателям из Соединенных Штатов запрещали посещать прифронтовые районы10.

Рузвельта никогда так не заботили политические цели русских, как специалистов Госдепартамента. Точно так же ни он сам, ни его военные советники не были твердо убеждены в том, что нацистам удастся молниеносно вывести Советский Союз из войны. Президент очень прислушивался к мнению бывшего посла в СССР Джозефа Дэвиса, который в июле 1941 г. был лучшим другом Советов в Америке.

Дэвис полагал, что немцы захватят Украину и, возможно, даже Москву, но он также считал, что при необходимости Россия сможет сражаться даже из-за Урала. В то же время Дэвис боялся, что советская сторона пойдет на сепаратный мир. Участие России в войне давало Соединенным Штатам и Англии огромные возможности, однако ее возможный выход из войны таил в себе значительную опасность. Немногие из американских военных разделяли веру Дэвиса в силу советских вооруженных сил и народа России. 7 июля Дэвис обедал с Уэллесом, 8-го числа он встречался в Белом доме с Гопкинсом, 9 июля принимал у себя Уманского, а 12 июля вновь беседовал с ним в советском посольстве. 15 июля состоялась еще одна его встреча с Уэллесом, 16 июля он нанес визит президенту, а 18 июля направил длинный Меморандум о положении России. Составив конкуренцию Уэллесу, Дэвис предложил в советском посольстве свои услуги в качестве неофициального посредника для связи с официальными лицами США. Дэвис заявил Уэллесу: «России должна быть предоставлена любая возможная помощь, и сделать это необходимо в самые кратчайшие сроки». Он считал, что борьба между нацистами и Советами, возможно, станет «поворотным пунктом войны». К началу июля оптимизм Дэвиса отчасти стал разделять и Штейнгардт, который трижды (1, 2 и 3 июля) телеграфировал из Москвы, что Сталин не пойдет на сепаратный мир. 10 июля для Уманского впервые после 1939 г. открылись двери Белого дома. Советский посол в течение сорока пяти минут беседовал с Рузвельтом и Уэллесом. Рузвельт заявил Уманскому, что, если Советский Союз сумеет продержаться до 1 октября, зимняя погода свяжет нацистам руки, что позволит выиграть драгоценное время. Он подчеркнул, что решение о помощи Соединенные Штаты будут принимать совместно с Англией. Выигрыш во времени будет полезен не только для того, чтобы выполнить заказы, но и для того, чтобы преодолеть внутреннюю оппозицию против предоставления помощи России; противники такой помощи полагают, что, может быть, это будет даже хуже, чем вступление США в войну11.

С точки зрения практичного политика, оказание помощи России казалось невозможным. В июле на рассмотрении конгресса оказался закон, исключающий Россию из списка ленд-лиза; этот же закон требовал от США строгого соблюдения Акта о нейтралитете применительно к Советскому Союзу. Кроме того, некоторые из конгрессменов опасались, что любые открытые действия, как, например, организация на Атлантике сопровождения конвоев силами ВМС США, могут ввергнуть страну в войну. Изоляционисты успешно блокировали поправки к Акту о нейтралитете, которые давали бы президенту право вооружать торговые суда и направлять их в районы боевых действий. Законодатели на полном серьезе обсуждали вопросы продления срока службы в Национальной гвардии и по контракту, поэтому предложение об отправке призывников за пределы Западного полушария подверглось таким едким нападкам, что сразу же было отвергнуто. Другими словами, значительная часть программы подготовки буквально повисла на волоске после того, как Рузвельт призвал оказать помощь России. Президент дал разрешение оккупировать Исландию, как это и планировалось, однако отменил распоряжение о конвоях до того, как началось их формирование. Пока в конгрессе не были решены политические проблемы, связанные с перевооружением, Рузвельт затормозил вопрос о помощи России, несмотря на всю его срочность12.

Наряду с трудностями в конгрессе существовала и большая проблема, заключавшаяся в том, как доставить помощь в Россию. Каждый из трех имевшихся возможных маршрутов был долог и сопряжен с большим риском. А на самом коротком из них, через Мурманск, существовала угроза прямого нападения немцев. Наиболее предпочтительным с военной точки зрения и с точки зрения логистики был путь через Персидский залив, но на тот момент он был мало освоен. Дорога через Владивосток была самой длинной и утомительной; к тому же здесь грузы должны были проходить через воды Японии. Рузвельт не мог полностью положиться на ресурсы англичан, которые и без того испытывали значительную нагрузку, или на небольшой русский торговый флот. Острая проблема того, как найти нужные товары и материалы в Соединенных Штатах, усугублялась еще и нуждами собственной программы перевооружения, а также обязательствами перед Англией (даже они не выполнялись в полном объеме), Китаем и Голландской Ост-Индией (Нидерландская Индия, с 1945 г. Индонезия), а также другими странами. Вдобавок ко всему, поскольку Россия все еще не входила в программу снабжения по ленд-лизу, положение усугублялось целым рядом вопросов о первоочередности, требованиях к финансированию и путях легальной доставки грузов. Пусть Рузвельт был в курсе этих проблем, он не был удовлетворен тем, как продвигаются поиски к их решению. Особенно его возмущало негативное отношение к данному вопросу со стороны соответствующих организаций-исполнителей. 9 июля Рузвельт поставил в известность Уэллеса, что он хотел бы, чтобы то, что можно, было отправлено в Советский Союз до 1 октября. Уэллес предложил создать совместную англо-американо-советскую комиссию, которая отслеживала бы нужды и решала вопросы распределения заказов. 11 июля Гопкинс уведомил начальника отдела отчетов по военной помощи генерала Бернса, чтобы тот был готов по распоряжению президента заняться вопросами поставок в Советский Союз. Бернс, Янг и Сид Спалдинг приняли решение создать для этого специальный отдел. Данной работой должен был заняться полковник Филип Феймонвилл, бывший сокурсник Спалдинга по военной академии, которого тот попросил перевести в Белый дом. Феймонвилл появился на сцене 13 июля; в свою очередь, он предложил должность своего заместителя профессору Джону Хазарду. Хазард должен был набрать соответствующий штат людей и начать работу13.