Историки неохотно используют их, так как существует мнение, что эти списки включают лишь очень небольшую часть из общего числа жертв террора — не более 10–12 %. Данное утверждение о том, что книги памяти включают лишь небольшую часть жертв террора, часто служит основанием для скепсиса в возможности использования этого источника в научной работе. Однако представляется, что сомнения могут быть преувеличены. Во-первых, экспертная оценка 10–12 % рождается из суммарной оценки жертв репрессий в 13 млн. В число репрессированных справедливо включены не только арестованные в 1937–1938 гг., но и жертвы коллективизации и депортаций 40-х гг. Вместе с тем если рассматривать книги памяти как источник прежде всего по событиям второй половины 30-х гг., то ситуация иная. Во-вторых, по целому ряду регионов нет пока книг памяти или данные их заведомо неполны. Но во многих регионах они есть и первоначальная экспертная оценка показывает, что есть ряд регионов РФ, в которых книги памяти отражают значительный массив данных — 60–90 % репрессированных в 1936–1938 гг.

Это Москва и Московская, Смоленская, Нижегородская, Куйбышевская, Ярославская, Иркутская, Архангельская, Калининская области, Алтайский, Хабаровский, Приморский, Ставропольский край, Карелия и Башкирия. Уровень подготовки книг порой вызывает справедливые нарекания — как с научной, так и с редакционно-оформительской точки зрения.

В принципе в книгах памяти может приводиться информация по следующим критериям:

1) фамилия, имя, отчество;

2) дата рождения;

3) место рождения;

4) национальность;

5) место жительства;

6) место работы и должность;

7) партийность;

8) обвинение;

9) осудивший орган;

10) мера наказания;

11) орган, принявший решение о реабилитации, дата реабилитации.

Правда, только в редких изданиях присутствует информация по всем пунктам. Первичный анализ показал, что книги памяти указанных выше регионов предположительно могут дать относительно полную информацию о составе репрессированных, динамике репрессивной политики, поможет определить, по каким группам населения наносился удар.

Прежде чем перейти собственно к результатам работы, надо сделать несколько методологических уточнений, надо дифференцировать проблему на ряд локальных проблем. В исследовании «Сталин и НКВД» я уже проводил различие между репрессиями против широких слоев населения и против номенклатуры (расстрелы членов ЦК — вершина айсберга). Назовем (лишь условно) первый процесс «большим террором», а второй — «большой чисткой». Вероятно, оба процесса тесно связаны между собой, но есть и важные различия.

Начнем с формального на первый взгляд «процедурного момента». Механизм принятия решения о репрессировании того или иного человека различен.

Часть граждан (40–44 тыс.) осуждены Военной коллегией Верховного суда (ВКВС). Именно через расстрельные списки проходят имена видных партийных деятелей (в том числе и большинство членов ЦК ВКП(б)), военачальников, писателей.

Следует учитывать, что, перед тем как вопрос рассматривался судом, он проходил утверждение Политбюро. НКВД направляло Сталину так называемые расстрельные списки (сохранилось 383 списка на 44,5 тыс. имен[2]), которые Сталин, Молотов, Каганович, Ворошилов и др. просматривали, подписывали, таким образом, предопределяли решение Военной коллегии Верховного суда. В количественном отношении изменения членов Политбюро незначительны: вычеркнуто 95 имен, изменена мера наказания для 35.

Значительное большинство граждан СССР было репрессировано во внесудебном порядке. 1 августа 1937 года на основании приказа № 00447 началась так называемая кулацкая операция, по которой подлежали репрессированию «антисоветски настроенные» бывшие кулаки, бывшие члены антикоммунистических партий, некоторые священники и, наконец, уголовники. Они также были разбиты на две категории: 1-я категория подлежала расстрелу, 2-я категория — 10 лет лишения свободы. Решение вопроса о том, кого репрессировать и по какой категории, принадлежало созданной специально для этого тройке (включала в себя руководителя НКВД региона, представителя партийного руководства и прокуратуры). Руководство каждого региона получило «лимит» на осуществление репрессий, однако, как уже говорилось выше, в большинстве регионов регулярно обращалось в Центр с просьбой о пересмотре лимитов. В результате кулацкой операции было репрессировано почти 387 тыс. по 1-й категории и 389 тыс. по 2-й категории.

Летом 1937 года начались и так называемые национальные операции: польская (приказ № 00485), немецкая (приказ № 00439), харбинская (приказ № 00593), затем латышская (приказ № 49990) и др. Удар наносился по «шпионам», «диверсантам». Решение о репрессиях в проведении этой операции принимала так называемая двойка: комиссия из руководителей НКВД и прокуратуры. То есть это также была внесудебная расправа. Двойка в регионе не имела право самостоятельно осудить заключенного (этим она отличалась от тройки кулацкой операции). Списки арестованных направлялись в Центр, где решение должна была принимать комиссия НКВД СССР (Ежов) и Прокуратуры СССР (Вышинский). В ходе национальных операций были также уничтожены сотни тысяч людей: в результате польской — более 104 тыс., немецкой — 31 тыс., латышской — более 17 тыс. и т. д.

Рискну высказать предположение, что столь разная юридическая процедура — отражение разных социально-политических процессов. Значительная часть осужденных через Военную коллегию Верховного суда (не менее половины) — члены ВКП(б), часто представители партийно-государственного аппарата и офицеры. Как можно понять, удар по этой группе населения требовал более жесткого контроля со стороны членов Политбюро. Массовые операции направлены прежде всего против широких слоев населения (большинство репрессированных крестьяне и рабочие), представителей правящей партии там значительно меньше.

У этих явлений разная хронология — обычно и мемуаристы, и исследователи ищут начало «большой чистки» в убийстве Кирова (на самом деле, как будет показано ниже, надо начинать с лета 1936 года), в то время как дата начала массовых операций явно иная — лето 1937 г. В дальнейшем будет показано, что и окончание чистки не совпадает с окончанием массовых операций.

Представляется, что многие ошибки исследователей возникают из-за того, что два этих процесса неправомерно смешиваются. На самом деле «большая чистка» может иметь одни причины и механизмы развития, а «большой террор» — другие.

Кроме того, представляется крайне важным учесть региональную специфику и при проведении «большой чистки», и при проведении «большого террора». Наблюдения и выводы, правомерные для одних республик, краев и областей, могут не подтверждаться в других.

Таким образом, мы попытаемся сначала определить реальный ход репрессий в выявленных регионах — время начала операций, пик и т. д. Затем соотнесем с общим ходом «чистки» и «террора» в стране и определим, есть ли регионы, в которых ход репрессии отличается от того, как они развивались в целом по стране.