Он старался говорить спокойно, даже весело и шутливо, но струйка крови стекала у него с угла рта. Он сам не замечал, что до крови прокусил себе губу…

Это были средние танки, вооруженные каждый несколькими пулеметами и одной пушкой. Пушки били торопливо, точно захлебываясь злым грохотом; снаряды с визгом один за другим пролетали над цепью и тяжело и глухо шмякались во влажную землю пустого, гладкого поля, по которому только что пробежал Дементьев. Одновременно из танков били пулеметными очередями. В цепи то и дело раздавались стоны, ругательства.

— Они нас раздавят к черту, — крикнул вдруг кто-то, и столько страха было в этом крике, что Дементьева всего передернуло. Он видел, как вслед за этим криком зловещее содрогание прошло по цепи.

— Товарищи! Москва, — крикнул он звонко, — за нами Москва! Москва! — Он кричал так, как кричит мать, требующая спасения своего ребенка. Кричал, ни о чем не помня. Да и среди грохота боя вряд ли было слышно, о чем он кричал. Но все слышали слово «Москва!». И все видели его лицо. Кто-то схватил Дементьева за руку и с силой потянул вниз, заставляя его лечь. Это был один из бойцов, пожилой, с проседью в щетинке бороды.

— Никто не побежит, товарищ политрук, — сказал он, — довел ты людей до совести. А если найдется трус, мы его тут же кончим.

Один из танков задымился, подпрыгнул, и язык голубого воющего пламени поднялся над ним…

— На мину нашу налетел! — крикнул Засыпкин.

Танки замешкались и стали сбоку обходить минное поле. Позади цепи появилась наша противотанковая батарея, и грохоту еще прибавилось. За короткое время подбили они два танка: один уже стоял неподвижно и горел, другой, как изуродованное насекомое, крутился на месте. Но передние четыре танка уже спускались по пологому краю лощины, и с минуты на минуту должна была вступить в действие цепь истребителей. Дементьев вглядывался и никак не мог их разглядеть, хотя они были не более как в шагах двадцати. Забыв о пулях, которые продолжали свистеть вокруг, забыв о своей жизни и смерти, Дементьев и Засыпкин возбужденно переговаривались. Дементьеву ясна была та причина, которая вынудила немцев кинуться в эту танковую атаку. Они во что бы то ни стало хотели прорваться к батареям, чтобы смять их и приостановить их губительный огонь.

Танки уже перебирались на эту сторону лощины. Дементьев чувствовал, что настал тот момент, когда бойцы-истребители должны были войти в общий ход сражения. Эти неизвестные ему парни-комсомольцы были сейчас все равно, что он сам. Ведь эта задача — не дать фашистским танкам помешать уничтожающей работе батарей — это его задача, он должен выполнить ее.

— Я перейду к ним, — сказал Дементьев. Схватив связку противотанковых гранат и вплотную припадая к земле, он пополз по-пластунски, перебрасываясь с руки на руку и помогая себе ногами, вплотную прижатыми к земле…

Изредка для ориентировки он поднимал голову, оглядывая окружавший мир. Он никак не мог сосчитать, сколько всего танков участвует в нападении. Досчитывал до пятнадцати и сбивался. Во всяком случае их было не больше двадцати и три уже были выведены из строя. Передние пять были совсем близко, и еще ближе, в нескольких шагах от себя, Дементьев увидел возвышавшиеся над землей зеленые каски. Это были истребители. Они сидели в ямках, отрытых попарно… Дементьев свистнул. К нему обернулось несколько молодых лиц. Только в детстве, во время мальчишеских игр, видел он такие лица, страстно серьезные и увлеченные. Один, с татарскими черными, длинно прорезанными глазами, улыбнулся Дементьеву, мигнул ему, вскочил, одним прыжком переметнулся вперед, прямо к переднему танку… Раздался оглушительный взрыв, передняя часть танка поднялась и загорелась. «Погиб вместе с танком», — подумал Дементьев о черноглазом, но тут же раздался второй взрыв, та же мальчишеская фигура, освещенная пламенем, снова поднялась с земли и тут же ушла под землю. Второй танк взорвался.

Мир состоял из грохота и серо-розового удушливого дыма, из яростного восторга: три танка были уже подбиты… Фашистские танкисты, полуодетые (в танках, наверное, было очень жарко), выскакивали одни с голыми плечами и руками, другие в нижних рубашках… У некоторых в руках были автоматы. Дементьев пристрелил двух… Он не верил своим глазам, но это было так. Фашисты выбежали из четвертого танка, хотя он был в целости. «Да, да, они нас боятся», — подумал Дементьев, опять с восторгом подхватывая свою мысль, которая не раз волновала его в течение этого дня, длящегося точно целую жизнь…

Еще одна группа немецких танков появилась вдруг сбоку, а на смену тем, которые были уже уничтожены, лезли новые шесть. Рядом с собой Дементьев видел сейчас только четырех истребителей. Среди них был и тот первый смельчак с татарскими глазами. На его петлицах было два треугольника…

— Как зовут тебя? — спросил Дементьев внимательно, чтобы навеки запомнить, вглядываясь в это молодое, румяно-смуглое лицо, отмеченное опасным, недавно зарубцевавшимся, но еще багровым шрамом. Этот шрам пересекал щеку и уходил под воротник.

— Аркадий Забалуев, товарищ политрук. А тебя как звать?

— Григорий Дементьев…

— Владлен Кассовский.

— Александр Груздь.

— Дмитрий Фетисов.

Они наперебой, торопливо называли свои фамилии. Это были только фамилии, но в эти моменты каждому из них казалось, что они говорят друг другу и узнают друг о друге все, что можно сказать словами. Аркадий Забалуев держал в руках бутылку и зорко оглядывался. Танки приближались…

— Начинай, друзья! — крикнул Забалуев, и опять все было застлано дымом и чадом… На какие-то мельчайшие доли секунды Дементьев вдруг забывался. Ему казалось, что происходит чудовищная игра в городки: розовая от заката, жаркая пыль, вздымавшаяся на улице станицы, пыль жаркая, обжигающая, горячая, пыль вместе с дымом и удушливой, знойной тракторной вонью… Синее небо и слепящее солнце, беспредельные хлеба, урожай…

— Бей, ребята!

— Бей, ребята, фашистов!

Еще три танка горело, и еще шесть немецких танкистов пристрелил политрук Дементьев из своего автомата. Но вдруг тяжелый удар по голове свалил его с ног… «Я живой», — думал Дементьев и отползал, но танк шел на него, и он близко видел эту шершаво-жаркую броню, какую-то чужую, нерусскую клепку, чужие рогатые цифры и буквы… От танка веяло жаром и смертью. Вдруг раздался грохот, танк дрогнул и накренился на бок… Еще одна вспышка грохота. «Мы бьем их, — подумал Дементьев и перестал ползти. — Мы бьем их, значит, все хорошо». Он чувствовал тупую боль в голове, в боку саднило, и вдруг чьи-то сильные руки схватили, потащили его…

Это был