Мы охотнее будем манипулировать другими, чтобы получитьподдержку, чем согласимся встать на собственные ноги, чтобы вытеретьсобственную задницу.

Фредерик Пёрлз

Оказывается, проблема у Владимира была значительно сложнее,нежели мне представлялось вначале. Мы стали выяснять, в чем же дело. В глазабросался вполне очевидный факт: приступ произошел не где-нибудь, а именно наработе, что само по себе весьма существенно. Причем Владимир не скрыл своесостояние; в целом-то, он ведь мог отпроситься, уйти с работы, вызвать «скоруюпомощь» так, чтобы об этом никто из сотрудников не знал. Но нет, он, напротив,в течение двух-трех часов маялся в рабочем кресле, мерил с помощью сослуживцевдавление и пульс, потом они же и вызывали ему «скорую помощь». Видимо, именноим и была адресована эта сцена, когда его, Владимира, на подгибающихся ногахволокли по кабинетам, коридорам и холлам банка.

Ну, не буду вас больше интриговать и перейду к сути дела. Всемиэтими замечательными способами Владимир боролся за власть. Странный поворотдела? Ничуть. Описанный «сердечный приступ» служил ему для демонстрации всемсвоим сотрудникам, начальникам и, главное, тем, кто вместе с ним пришелработать в этот банк, что он не хуже их, не менее способный, а больной. Если быне его «сердечная болезнь», то он дал бы им фору и, несомненно, достиг дажебольших успехов. А вот теперь полюбуйтесь, господа начальники, до чего выдовели такого замечательного сотрудника, не разглядели таланта, не оценили,упустили свой шанс! Кроме того, нельзя не учесть и еще одного нюанса: этаработа уже сильно поднадоела Владимиру, но бросить ее не было никакойвозможности, поскольку надежды на лучшее трудоустройство нет, а сесть на шеюпреуспевающего отца – значит признать свое поражение.

С отцом же, надо заметить, еще та коллизия! Бывший военный,воспитывавший сына один (мать благополучно сбежала с возлюбленным, когдамальчику было всего 4 года), видимо, желая развить в ребенке боевой характер,постоянно глумился над мальчиком, склонным от природы к музыке и рисованию, ноникак не к строевой службе. Отец устраивал Володю в разнообразные спортивныесекции, но чемпионских кубков сын домой не приносил и поводов для гордости отцуне давал. Отец же не находил другого способа стимулировать ребенка наспортивные подвиги, кроме как попреками и унизительными кличками: «слабак»,«недоделок» и т.п. Конечно, ребенок чувствовал себя несчастным, конечно, егоунижали все эти бесконечные требования отца – быть «настоящим мужиком»,«закалять свой характер» и т.п. Но что скажешь отцу, который имеет своепредставление о «счастье собственного ребенка»? Ничего. Приходится терпеть,терпеть и ненавидеть, ждать момента, когда можно будет взять реванш.

Теперь наконец случай и подвернулся, Володя взял реванш, нокак! Не силой, не какими-то там немыслимыми достижениями, о которых отец всегдаможет уничижительно выразиться: «Да ты, салага, пороху не нюхал!», девальвируяэтим все достижения сына, а слабостью. Что ж, против лома есть прием: «Я, папа,болен. Я, папа, умираю…». Тут отцу ничего не остается, как преклонить своиколена и признать родное чадо самым важным, самым нужным, самым дорогим. Чем не«верх»?! Чем не способ получить власть, которую иначе, иными способами заполучитьне удавалось? Чем не способ заставить полюбить себя?.. Теперь-то он поймет, чтоне ценил, не любил, не дорожил своим единородным сыном, но поздно! «Слышишь,папа, поздно! Опоздал ты, я умер!».

Тот, кто не удовлетворен собой, постоянно готов к реваншу.

Фридрих Ницше

Конечно, все эти выкладки, если взглянуть на них здраво,выглядят, как бред сумасшедшего. Но как же они тривиальны! Сколько людейподыскивают себе «симптом», чтобы прочувствовать эту трагическую и одновременновеличественную историю собственной победы. Победы, которая достается не силой,а слабостью, я бы даже сказал – силой слабости! Жажда власти – это жаждагосподства, и нет разницы в том, как именно мы добились этогогосподства, – повергнув врага или великомученичествуя. Для подсознания нетникакой разницы, а вот сознание никогда не признается, что вся эта катавасия сболезнями, страданиями и т.п. уловками затеяна ради удовлетворения этого своегоподсознательного желания «взять верх».

Смирение нередко оказывается притворной покорностью, целькоторой – подчинить себе других: это уловка гордости, принижающей себя, чтобывозвыситься.

Ларошфуко

В довершение всего остается прояснить вопрос «сексуальногобессилия» Владимира. Надо признать, что это «сексуальное бессилие» – как разтот случай, когда психотерапевту впору воскликнуть: «А был ли мальчик?!»Действительно ли Владимир страдал каким-либо «сексуальным бессилием»? Еслиспросить его сознание, то ответ будет положительным: да, страдал. Но еслипоинтересоваться на этот счет у его подсознания, то ответ будет отрицательным:нет, никакого «бессилия» не было и в помине. А что же это было? Все та жеборьба за власть.

Мать оставила четырехлетнего мальчика отцу, который, какказалось ребенку, совсем его не любил. Мать предала, продемонстрировав этимсвою власть. Что может быть лучшим свидетельством власти, нежели отказ?Отказывать могут только подлинные властители! И она отказала, а он, вынужденныйбороться за власть, стал вот так, таким странным невротическим образомотказывать женщинам «в любви и ласке». Кто же остался в дураках? Очевидно,невроз на то и невроз, чтобы водить своего обладателя вокруг пальца.

После того как все это прояснилось, мы, разумеется, изменилипсихотерапевтическую тактику. Теперь Владимиру предстояло признать своестремление к власти, изменить отношение к родителям и женщине. Когда это былосделано, потенция больше не давала сбоев, хотя это и не главное. Главное, чтожизнь Владимира перестала быть невротической борьбой за власть с помощью«симптомов слабости». Жизнь, в каком-то смысле, пришлось начать сначала, нолучше поздно, чем никогда.

Мания величиякомплекса неполноценности

У каждого человека есть «комплекс неполноценности».Беспристрастная наука готова побожиться: у всех он есть, и никто не составляетисключения! Правда, некоторые считают, что «комплекс неполноценности» – это ихосновная проблема, но на самом деле больше всего от этого комплекса страдаеткак раз тот, кто клятвенно уверен, что никакого «комплекса неполноценности» унего нет. С этим парадоксом и следует разобраться…

Первооткрывателем «комплекса неполноценности» был знаменитыйавстрийский ученый Альфред Адлер, ученик Фрейда. Он-то и заметил, что каждыйчеловек страдает от «комплекса неполноценности», т.е. чувствует себянесостоятельным, а главное – слабым. Адлер рассуждал следующим образом. Всякийчеловек долгое время остается под опекой родителей (или воспитателей). Родителипринимают за ребенка решения, говорят ему, что и как делать, они лучшеосведомлены по всем вопросам и всегда правы. Причем последнее они подтверждаютне здравым рассуждением, а прежде всего силой, хотя бы и силой авторитета.

В этих условиях у всякого человека формируется ощущение, чтоон ничего из себя не представляет, ничего толком не умеет, ничего не знает, тогдакак другие люди, наоборот, все знают, все умеют, все могут. Патологическоежелание взять реванш зреет и наливается. Проходит время, ребенок становитсявзрослым, но то, детское еще ощущение собственной несостоятельности у негоостается. Дальше возможны два варианта развития событий: или «комплекснеполноценности» начинает «свою игру», или же человек предпринимает попыткипреодолеть свою «неполноценность».