Ради моей дочери, которой сейчас столько же лет, как и этой истерзанной девочке, лежащей на анатомическом столе в морге.

— С вами все в порядке? — тихо спрашивает Люк. Я киваю, не глядя на него.

Мрачное настроение ощутимо давит на нас, такое же безрадостное, как и серая ноябрьская погода на улице. Доктор Бекманн совершает внешний осмотр, передавая свои действия на звукозаписывающее устройство, установленное у нее над головой.

— Дело № 97–2749–33, — произносит она хриплым голосом курильщицы. — Покойная женского пола, южноазиатской внешности. Рост пять футов шесть дюймов. Вес 182 фунта.

Вот во что превратилась Лиина.

Порядковый номер. Покойная. Низведенная до описания внешности, параметров роста и веса.

— Очевидно, покойная подверглась жестокому избиению, — продолжает Бекманн. — Наиболее явные следы на лицевой части черепа. Синяки, шишки, резаные раны образуют почти сплошную маску, вплоть до черепной кости… Нос выглядит сломанным. Кожные покровы запачканы землей и каменной крошкой.

Далее патологоанатом изучает нежную кожу на внутренней поверхности рук Лиины. Ее прикосновения кажутся почти ласковыми.

— Следы от уколов отсутствуют. Нет явных признаков употребления наркотиков. — Срабатывает вспышка фотокамеры. — Внешняя сторона рук частично ободрана.

— Защитные травмы? — спрашивает Люк.

— Вполне возможно, — отвечает Бекманн, — она осматривает кисти и пальцы рук. — Сломанные и сорванные ногти, — ее внимание переключается на остальную часть тела. — Внешние признаки каких-либо болезней отсутствуют. Девушка выглядит здоровой.

Очередная вспышка камеры. Я замечаю, что у Такера дрожат руки. Его лоб блестит от пота. Я ощущаю запах его стресса, несмотря на густые слои формальдегида и дезинфицирующей жидкости в холодном помещении.

Тем не менее руки доктора Бекманн остаются твердыми, а лицо спокойным. Это уважаемый специалист в своей области. Во время поездки из Твин-Фоллс Люк рассказал мне, что доктор Бекманн приобрела опыт исследования колотых ранений, изучая проколы при обработке свиной шкуры. Она научилась определять признаки утопления, изучая легкие утонувших кошек. Параллели с тем, как серийный убийца может осваивать и совершенствовать свое ремесло на мелких животных, не ускользают от меня. Пока Люк рассказывал мне об этом, он смотрел на меня и улыбался. И я поняла, что, несмотря на суровый вид и устрашающий опыт, сержант О’Лири был славным парнем и добродушно пытался успокоить меня перед вскрытием. Сначала это немного помогло, а потом нет. Мне была ненавистна мысль о том, что я для него — открытая книга, раз он может так легко читать мое расстройство и дает понять, что мне еще далеко до настоящего профессионализма.

— Тело не повреждено, — хрипловатым голосом заключает доктор. — Но кожа на ладонях и пятках начинает облезать. — Еще одна вспышка камеры. — По моей оценке, она провела около недели в холодной воде.

Я откашливаюсь.

— Значит, скорее всего, она попала в реку вскоре после вечеринки у костра четырнадцатого ноября, когда ее видели в последний раз?

Доктор Бекманн оглядывается на меня.

— Или ранним утром пятнадцатого ноября. Это согласуется с первичным внешним обследованием.

Из-под ногтей Лиины берут соскобы, потом берут ряд мазков изо рта и вагинальной области. С помощью ассистента патологоанатом снимает лифчик Лиины и разрезает топик, завязанный вокруг горла. То и другое отправляется в пакеты для улик, которые мне нужно будет заверить своей подписью. Эти вещи отправятся в криминалистическую лабораторию RMCP.

— Кровотечение из носа. Хм-мм… Хм-мм… — Патологоанатом смотрит через увеличительное стекло. — Похоже на термический ожог на внутренней стороне левой ноздри. — Она наклоняется ближе. — И круглая красная отметина в центре лба. Сделана чем-то горячим.

Вспышка фотокамеры.

— Вроде зажженной сигареты? — спрашивает Люк.

Я смотрю на него.

— Я видел такое раньше, — тихо объясняет он. — Обычно на внутренней стороне рук. К сожалению, чаще всего у детей.

Доктор Бекманн кивает.

— Травмы соответствуют ожогам от сигарет.

— Кто-то ткнул сигаретой ей в лоб? — спрашиваю я.

— И, возможно, в ноздрю, — Бекманн указывает пальцем.

В морге воцаряется тишина. Мне становится тошно.

Врач берет пинцет и начинает извлекать мусор из ранок и ссадин на лбу и щеках Лиины.

— Мелкие камешки, грязь, сосновые иглы… и кусочки коры. Волокнистая кора.

Она кладет вынутые кусочки в металлическую кювету, принесенную ассистентом.

— Техники-криминалисты нашли кровь у подножия кедра, растущего под мостом Дьявола с северной стороны, — говорю я. — Это может быть кедровая кора?

— Скоро узнаем, после сравнения образцов и группы крови, — говорит Люк, чье внимание приковано к телу.

— Синяки вдоль ключичной кости, — говорит доктор Бекманн, продолжающая внешний осмотр. — Крупный синяк с левой стороны гортани. Судя по всему, нанесен рубящим ударом ребра ладони, как в карате. Красные отметины на обеих плечах… Необычная симметрия, почти круговая хватка с каждой стороны. — Патологоанатом открывает рот Лиины. — Зубы стиснуты, язык прокушен.

Я впадаю в легкий транс, когда начинается осмотр на признаки изнасилования.

— Свидетельства генитальной травмы — вагинальные разрывы.

Я мысленно возвращаюсь к своей дочери. Гнев стискивает горло.

— Значит… она подверглась изнасилованию?

— Внешние признаки соответствуют грубому совокуплению незадолго до смерти.

— Сперма? — спрашивает Люк.

— Лабораторный анализ мазков покажет больше, — отвечает врач. — Но если она неделю пробыла в воде, а убийца пользовался презервативом…

— Могло ничего не остаться, — заключает Люк.

Доктор Бекманн просит своего ассистента перевернуть тело.

— Обширные области ударных травм на спине покойной. Рисунок синяков похож на следы от туфель или ботинок, как будто ее топтали ногами. — Она измеряет синяк. Срабатывает вспышка. — Одиннадцать дюймов.

Такер обходит стол для лучшего обзора и делает новый снимок. Гнев сосредотачивается в раскаленной добела точке в центре моего лба. Моя кожа становится горячей и липкой на ощупь, несмотря на холод в морге.

— У нее роскошные волосы, темные и длинные, — тихо говорит доктор Бекманн, на мгновение сбросившая маску клинической бесстрастности. Трещинка в ее профессиональной броне, внезапный проблеск нежности едва не добивает меня. Я держу рот на замке, пытаясь скрыть мои чувства, когда ассистент-препаратор начинает срезать длинные пряди. Волосы тихо отделяются от черепа Лиины. Перед моим мысленным взором ее волосы плавают, как рассыпчатый бархат в темной воде среди водорослей. Офелия в тростниках, среди мертвых рыб.