а вот пытаться отдавать команды так, чтобы его было слышно на всей палубе, не стоило и начинать — голос не тот. Какой-нибудь математик с логарифмической линейкой рассчитал бы данные для стрельбы за секунды, но тут не было ни математиков, ни линейки, зато были Николай, гвардейский офицер, генерал с подзорной трубой в тубусе на боку, и куча матросов, и решение предстояло найти методом проб и ошибок.

- Вы здесь, Виктор Сергеевич? Вот и отлично, будете моим голосом. А ваша, Владимир Анатольевич, подзорная труба цела? Тогда вы — моими глазами.

Негромкие приказания Николая, повторённые во всю глотку штабс-ротмистром, разнеслись на всю батарею:

- Орудия, заряжай! Наводка по вертикали ноль, по горизонтали три градуса вправо от трубы «Чиоды». По готовности доложить, без приказа не стрелять!

- Готов! Готов!..Готов….. - донеслось последовательно от пяти орудий.

Николай выждал время, чтобы выстрел произошёл в нужный момент с учётом задержек, и приказал:

- Пали.

- Пали! - проорал Кочубей. Три орудия выстрелили почти сразу, запоздав на доли секунды, четвёртое чуть позже, пятое с задержкой секунды на три. Три столба воды поднялись почти у борта «Чиоды» чуть позади трубы, четвёртый ближе и куда дальше к носу вражеского корабля, следов падения пятого вообще не было видно. Николай подошёл к выстрелившей четвёртой пушке… так и есть, не три, а восемь градусов.

- Ты на сколько вправо наводил, братец?

- Простите, Вашвысочство, великодушно, как вспомнил, так и наводил… Их благородие господин лейтенант показывали цыфири, ещё в Питере, да уж забыл всё… да и стоял по тогдашней перекличке пятым нумером48…

- Господи помилуй… - только и смог ответить Николай. Теперь стала понятна причина столь значительной разницы в действии стрельбы «Мономаха» и «Азова». Вернувшись к центральному орудию, цесаревич спросил у наводчика:

- А ты, братец, цифры знаешь?

- А то, Вашвысоч, все десять выучил! - с гордостью ответил матрос.

- Молодец, братец! Ступай тогда, смени наводчика на втором орудии, он ни бельмеса в них не смыслит.

- Рад стараться, Вашвысоч! Будет исполнено!

Способность остальных наводчиков разбирать цифры была, однако, под большим вопросом, и Николай приложился к прицелу, и видоизменил приказ:

- Наводи по горизонту на палец впереди трубы «Чиоды»!

- Благодарствуем, Вашесочество, так-то оно понятнее… - донеслось от соседнего орудия слева: - Готов!

Отрапортовали о готовности и остальные орудия. Николай в свою очередь переучёл все задержки, и отдал команду ещё до того, как фрегат замер в крайнем положении качки:

- Пали.

- Пали! - продублировал Кочубей. Четыре орудия выстрелили слитно, пятое опять затянуло, и выпалило только когда Барятинский выкрикнул:

- Попадание! «Чиоде» снесло трубу и мостик!

По батарее разнеслось громовое «Ура». Под его аккомпанемент появился Волков, и Николай попросил его:

- Евгений, дальняя в корму пушка отчего-то сильно запаздывает, разберись, пожалуйста…

- Сделаю… - Волков убежал, и через несколько секунд от последнего орудия донёсся чей-то вскрик, и поток отборной гусарской брани. От пушек снова пошли рапорты о готовности.

Капитан Дубасов пребывал в состоянии, близком к бешенству. Проклятый «Хиэй» поглощал залп за залпом. Его артиллерия была выбита, грот-мачта снесена, труба покосилась, а на корме бушевал пожар… но японский корвет проглатывал попадающие в него снаряды и упорно отказывался тонуть. Терпеть это не было больше никаких сил, «Азову» под обстрелом «Чиоды» явно приходилось нелегко, а разделять огонь на несколько целей капитан не хотел — каждая из них продержится не вдвое дольше, а втрое или вчетверо. Убедившись, что все нормальные средства не помогают, Дубасов пошёл на крайние меры:

- Передайте к орудиям, если от следующего залпа «Хиэй» наконец потонет, всем артиллеристам от меня к ужину двойную винную порцию. Заряжать бронебойными. Если не потонет… они меня знают... лучше бы потонул.

Цывинский, управлявший огнём, для гарантии выждал чуть дольше, и залп получился бортовым: обе восьмидюймовки и шесть шестидюймовок. Помогло ли обещанное поощрение, или угроза капитана, но промах дали только одна или две пушки, и как минимум шесть снарядов легли в ватерлинию старого корвета или чуть ниже неё. Ни тонкая броня кованого железа, ни изношенный дальними походами корпус этого не выдержали, и японский флагман, содрогнувшись, начал зарываться носом и крениться отчего-то на дальний, неподбойный борт, заворачивая влево, прочь от врага. По палубам «Мономаха» прокатилось «Ура», Дубасов выкрикнул в рупор: «Молодцы, братцы!» и скомандовал к повороту, чтобы обрушить на шедший до сих пор вторым в японской линии «Конго» следующий бортовой залп. К моменту готовности восьмидюймовок поворот был закончен.

Теперь «Мономах» резал нос японскому корвету, вынужденному проходить мимо медленно заваливающегося на борт «Хиэй», и залп пришёлся наискосок, от правой скулы к корме. Заряжены были вновь бронебойные, и лишь один из шестидюймовых снарядов пришёлся в бронепояс, вмял и перекосил железную плиту, и взорвался внутри, превратив помещения в носу «Конго» в мешанину скрученного железа и горящего, исковерканного дерева49. Ещё две стальные бомбы пронизали весь корабль выше пояса, одна из них разорвалась где-то ближе к корме, а вторая прошла навылет. Внутренние связи корпуса были нарушены, он начал деформироваться, однако самым страшным было не это.

Орудия главного калибра корветов, крупповские 17-сантиметровые пушки, были установлены в небронированых полуказематах, направленных в нос и по борту. Закрытые сверху, снизу и со внешней стороны борта, казематы были открыты в сторону главной палубы, где располагалась батарея 15-сантиметрового среднего калибра. Пушка правого стреляющего борта была развёрнута на траверз и направлена на «Память Азова», затвор её был открыт, снаряд заряжен, а шёлковые картузы с порохом как раз забивали в казённик. В этот момент бронебойный восьмидюймовый снаряд с «Мономаха» влетел в открытую амбразуру каземата и разорвался, попав в ствол орудия ближе к казённой части.

Многотонный удар сорвал пушку с места и разорвал её на части, осколки восьмидюймового снаряда и обломки орудия превратили всех поблизости в окровавленные ошмётки мяса, проломили борт и палубы сверху и снизу. Казённая часть орудия почти уцелела, но следом взорвался заряженный в неё снаряд, порох в казённике воспламенился, и силой взрыва был вышвырнут наружу с огромной скоростью в полусгоревшем состоянии. Сноп огня спалил иссечённые кусками стали останки орудийной обслуги, воспламеняя вообще всё, что могло гореть, вплоть до самого железа.

Это было ещё не всё. Многочисленные гардемарины, составлявшие большую часть экипажа «Конго», с самого начала боя демонстрировали истинно самурайское превосходство духа