– Так вот, теперь я вернулся. Но уже не как стипендиат, а как следователь.

– Доктор Логан, я хочу… мне нужно знать, что случилось. Если смогу чем-то помочь, вы только дайте знать.

– Спасибо. Можете для начала, если не возражаете, провести меня по офису доктора Стрейчи. – Он кивнул в сторону дальнего кабинета.

– Конечно. Только там небольшой беспорядок… С вашего позволения, я пройду первой и немного приберусь. Не хотелось бы, чтобы с вами случилось то же, что и с Алканом.

– Что?

– Шарль-Валантен Алкан. Французский композитор. Сочинил несколько очень и очень необычных музыкальных произведений. Говорят, умер от того, что опрокинул на себя книжный шкаф.

– Никогда о нем не слышал. Вы прямо-таки женщина Возрождения.

– Так же, наверное, думал и «люксовский» хедхантер. – Миколос невесело улыбнулась и поднялась из-за стола. – Ладно, идите за мной.

Частные апартаменты Стрейчи – «комнаты» на языке «Люкса» – находились на третьем этаже особняка, в нескольких шагах от его рабочего кабинета. Логан вошел, воспользовавшись полученным от доктора Олафсона ключом, закрыл за собой дверь, опустил на пол сумку и остановился, впитывая ощущения этого места. Было начало десятого вечера, и мебель проступала в темноте неясными формами. Постояв с минуту, он включил свет.

Логан не знал заранее, чего стоит ожидать, и комната, в которой он оказался – что-то среднее между гостиной и библиотекой, – явила собой приятный сюрприз. Обжитая, уютная, ухоженная. Дорогая мебель, обтянутая кожей цвета красного дерева. Одну стену занимали книжные стеллажи, занятые, как заметил Логан, английскими романами XIX века, переводной латинской классикой, современными детективами, биографиями и многочисленными работами по плаванию под парусом, архитектуре, дизайну и истории вычислительной техники. Книги стояли не ради красоты; сняв с полки две или три, Логан обнаружил, что их читали, причем очень бережно. Кое-где на полях сохранились сделанные рукой Стрейчи пометки, аккуратные и короткие. Характерный для всего особняка эдвардианский стиль присутствовал во множестве дополнительных, со вкусом подобранных деталей: винтажных светильниках, астраханских коврах, написанных маслом картинах в духе английской романтической школы, старой механической кукле, допотопном радиоприемнике в деревянном корпусе, видавшем виды секстанте – очевидно, Стрейчи был коллекционером старинных технологий. В одном углу стоял письменный стол с убирающейся крышкой, на котором лежали чернильные авторучки; другой монополизировал «Стейнвей»[7]модели Б, черная, полированная поверхность которого сияла в мягком свете. Комната дышала теплом, радушной атмосферой лондонского клуба начала прошлого столетия. На создание такой атмосферы наверняка ушли немалые средства. Впрочем, Олафсон говорил, что для Стрейчи деньги не являлись проблемой. Но одни только деньги решали не все, здесь требовались также время, терпение и усердие. Утонченность, рафинированность, очарование. Логан подумал, что и сам с удовольствием жил бы в таком доме.

Он прошел по остальным комнатам. Апартаменты были не особенно большими – столовая, компактная, но оснащенная дорогим оборудованием кухня, ванная, спальня, – однако везде ощущались те забота и внимание, которые Логан заметил в библиотеке. И нигде ни малейшего указания на работу, оставшуюся там, в офисе, в паре минут ходьбы по коридору. Похоже, эти комнаты целиком и полностью предназначались для отдыха и приятного времяпрепровождения наедине с тем, что было по-настоящему ему дорого: навигацией, искусством, промышленным дизайном.

Почти всю вторую половину дня Логан провел в офисе Стрейчи, просматривая бумаги, записки, рукописи. Иногда на помощь приходила Ким Миколос, но по большей части он работал один. Как и предполагалось, все указывало на то, что исследование продвигается медленнее и медленнее. И вместе с тем Миколос была права: ученый, по сути, завершал карьеру, которой посвятил всю жизнь, и это подведение итогов доставляло ему огромное удовольствие. Среди многочисленных записок, писем и прочих документов не нашлось ни намека на разочарование и неудовлетворенность – наоборот, все несло печать тихой радости и гордости за значительные достижения на избранном поле деятельности. Теперь Логан уже не сомневался, что по крайней мере не сумерки научной карьеры подтолкнули Стрейчи к самоубийству.

В офисе обнаружились несколько папок, имевших отношение к реконструкции Западного крыла. Чувствуя, что ознакомиться с ними сейчас уже не сможет, Логан собрал их вместе и отослал к себе, чтобы изучить позднее. Потом отправился к штатному врачу «Люкса», и они потратили минут двадцать на изучение медицинской карты ученого. Как и говорил Олафсон, все тесты и обследования показывали, что Стрейчи обладал отменным для своего возраста здоровьем и был эмоционально стабилен. Никаких признаков доклинических состояний или будущих осложнений обнаружено не было.

Логан вернулся в гостиную с надеждой, что Стрейчи все-таки вел дневник или делал записи частного характера в личном журнале, но отыскать что-либо подобное не удалось. Потерпев неудачу в поисках, он достал из сумки видеокамеру и еще раз обошел всю квартиру, снимая каждую комнату. Потом сменил камеру на записную книжку и некое прямоугольное устройство размером с полицейскую рацию. Кнопка управления прибором располагалась внизу, а весь верх занимал аналоговый индикатор детектора электромагнитного излучения. Логан еще раз обошел апартаменты, внимательно наблюдая за стрелкой счетчика и время от времени делая пометки в записной книжке. Последний извлеченный из сумки прибор, счетчик положительных и отрицательных ионов в воздухе, изобиловал кнопками и тумблерами и имел цифровую индикаторную панель. Логан снял несколько показателей, но ионизация воздуха была такой же, как и в других помещениях особняка, где он уже провел соответствующие замеры.

Медленно пройдясь взглядом по комнате, Логан задержался на старом радиоприемнике настольной модели, в корпусе розового дерева. Он рассеянно повернул ручку включения. Ничего. Заинтригованный, Логан взял приемник, повертел в руках и снял заднюю крышку, за которой обнаружилась мешанина из старых, коричневых и желтых проводков и деталей. А вот электронные лампы были заменены оборудованием более современным. Логан пожал плечами, поставил радиоприемник на полку и отвернулся.

Уложив в сумку приборы и записную книжку, он снова огляделся, выбрал самое удобное с виду кресло – судя по стоявшему рядом книжному пюпитру и потертому подлокотнику, именно его предпочитал Стрейчи, – сел, закрыл глаза и стал ждать.

Еще в юном возрасте Логан обнаружил в себе дар эмпата – уникальную, почти сверхъестественную способность ощущать чувства и эмоции других людей. Иногда – если эти чувства и эмоции были особенно сильными или человек оставался в одном месте достаточно долго – ему удавалось воспринимать их даже по прошествии некоторого времени.

Теперь, устроившись в кресле и оставив только мягкий и теплый мутновато-янтарный свет, он освободился от всех мыслей, забот и чувств и стал ждать, когда комната заговорит с ним. Поначалу не было ничего, кроме неясного, диссоциативного ощущения безопасности и комфорта. Удивляться не приходилось: в жизни Стрейчи не было ничего – ни «дымящихся стволов», ни спрятанных в шкафу скелетов, ни эмоциональных проблем, – что могло бы подтолкнуть его к…