И вот летом 1523 года великая кампания началась. Десять тысяч человек отплыли в Кале под командованием Суффолка, партнера Генриха по рыцарским турнирам. В своем великолепии, равно как и в размере талии, Суффолк был под стать монарху. Он намеревался взять в осаду Булонь и таким образом заполучить еще один порт для Англии. Однако король и кардинал убеждали его идти на Париж и с помощью Карла V и других союзников разрушить сердце Франции. Однако война капризна и переменчива. Союзники попали в плен, или были окружены, или бежали с поля боя. Дождь, слякоть и болезни сократили численность английских сил за пределами Парижа, и в конце концов они были вынуждены отступить.

В водовороте этой войны неизбежным было возникновение необъяснимых промашек и коллизий. Итальянские города-государства эпохи Возрождения, истинная причина конфронтации межу Франциском и Карлом, стояли перед лицом серьезной угрозы. Шотландия угрожала вторжением в тандеме с войсками Франции, ее давней союзницы, а пока европейские монархи воевали друг с другом, турки вплотную приблизились к своей цели — завоеванию восточных территорий Европы. Никто не мог разглядеть путь в этих потемках, потому что, по правде говоря, никакого пути и не было. Это была изнурительная череда битв и осад, вторжений и отступлений, после которой соотношение сил между участниками практически не изменилось.

Тем не менее история запомнила еще один всполох боевого пыла. В начале 1525 года испанская императорская армия одержала сокрушительную победу в битве при Павии, взяв в плен короля Франции и наголову разбив большую часть его знати. Воодушевленный Генрих строил планы очередной большой коалиции с Испанией с целью, как он выразился, «получить полную сатисфакцию от Франции». Карл V не был расположен делиться выигрышем. Став властителем всей Европы, он куда менее нуждался в поддержке Генриха. Однако английский король продолжал мечтать и плести интриги.

Вместе с Уолси Генрих намеревался изыскать средства на новую кампанию путем принудительного займа, названного «добровольным пожертвованием». Ничего добровольного, впрочем, в нем не было. На основании королевской прерогативы с мирян взималась одна шестая часть их состояния, а с духовенства — одна четвертая. Однако английский народ устал от войны, которая велась лишь в угоду стремлению Генриха к чести и славе. Война ставила под угрозу торговые отношения между европейскими странами и, искусственно повышая цены на основные товары вроде мяса и напитков, разрушала национальную торговлю и промышленность. Поскольку солдат в Англии набирали в основном из числа земледельцев, их призыв самым отрицательным образом сказался на развитии сельского хозяйства. Возможно, война и отвечала интересам короля, однако явно не велась во благо страны. Да и какой прок был от вторжения и завоевания Франции? Один из сочинителей баллад посвятил Уолси несколько хулительных строк:

Из-за войны страдала коммерция. Большая часть внешней торговли осуществлялась через Антверпен, где основным английским экспортом была суконная ткань мануфактур. Жители Фландрии говорили, что «если бы отцов англичан вздернули на городских воротах Антверпена, их дети проползли бы у них под ногами, чтобы попасть в город». Объем торговли сукном вырос вдвое за время правления Генриха, что способствовало росту авторитета и влияния гильдии экспортеров сукон, известной как «Купцы-авантюристы». Начиная с этого периода, таким образом, мы можем говорить о возвышении английского купца. Все, что угрожало или препятствовало торговле, считалось предосудительным.

Как следствие, население королевства оказывало открытое, а порой и насильственное сопротивление новым налогам: в Суффолке четыре тысячи человек взялись за оружие, а в Кенте избили сборщиков податей. Жители Лондона отказывались платить, считая поборы незаконными. В Кембридже и Линкольншире недовольные искали «повода учинить протест». Когда герцог Норфолк потребовал привести к нему вожака бунтовщиков в своем графстве, ему ответили, что «имя ему — Бедность, ибо именно она и ее сестра Нужда сподвигли нас на эти деяния».

Угроза еще одного масштабного бунта, вроде восстания Уота Тайлера в 1381 году, была слишком велика. Подобное восстание вот-вот должно было начаться в Германии, погрязшей в пучине насилия и хаоса; триста тысяч мятежников ополчились против власти, и в борьбе погибли сто тысяч крестьян[12]. И король решил пойти на попятную. Генрих обнародовал прокламацию, где отрицал любую причастность к налоговым сборам; затем он благосклонно освободил народ от уплаты податей и даровал помилование мятежникам. Он извлек урок из своего опыта, осознав ограниченность королевской власти. И тем не менее основную вину за случившееся возлагали на кардинала. По словам одного летописца, «конца-краю было не видать той затаенной злобе и ненависти, которую народ питал к прелату». Генрих прекрасно понимал, что Уолси не оправдал ожиданий. Это уже была не та спокойная и беззаботная страна, которую он унаследовал при восхождении на престол. А кардинал… что ж, он был всего лишь одним из многих.

Фальшивая громогласность военной политики обнаружилась еще сильнее, когда в 1525 году кардинал начал изучать возможности коалиции с Францией против давнего союзника — Испании. Карл сосредоточил в своих руках достаточную власть, чтобы теперь представлять собой угрозу. Соглашение «о вечном мире» было заключено с Францией тем же летом, всего лишь через полгода после того, как кардинал предложил начать против нее великую войну. Карл V потребовал аннулирования своей помолвки с юной принцессой Марией. Все сошло на нет. Все нужно было начинать заново.

Помимо военных дел Генрих предавался делам сердечным. Он был, по его словам, «поражен стрелой амура». В 1526 году на воду спустили новый корабль, названный «Анна Болейн». Весной того же года королевские ювелиры изготовили для него четыре броши для подарка некой леди. Одна из них представляла собой богиню Венеру, а другая изображала девушку и сердце; на третьей мужчина преклонял голову на колени женщины, а на четвертой красовалась та же женщина с короной на голове. Окружающие отмечали, что в тот период монарх был более темпераментным и энергичным, чем обычно. Новообретенная дружба с Францией стала предлогом к бесчисленному количеству пиршеств, званых обедов, рыцарских турниров и зрелищ. Летом 1526 года Генрих со всей страстью и неистовством предавался охоте. Он жаждал выигрыша.

Он начал писать Анне Болейн письма на французском — языке куртуазных ухаживаний. Один из историков, живших в XVIII веке, так отозвался об этих письмах: «Весьма дурно написаны, почерк едва разберешь, а французский кажется безграмотным». Тем не менее они выполнили свою задачу. Первое было вручено вместе с оленем, подстреленным королем накануне, а немного спустя последовало и второе, где он благодарил возлюбленную: «…сердечно за то, что изволишь изредка вспоминать обо мне». Это послание не назовешь традиционным письмом короля своей даме сердца.