Козырев дважды перечитал этот кусок и понял, что голова, по причине явного пересыпа, категорически не желает включаться.

Он отложил книгу и мысленно отмерил себе еще десять минут ничегонеделания, после которых все же следовало начинать выходить из горизонтального положения. Но не прошло и минуты, как в коммунальном коридоре послышались громкие торопливые шаги, нараставшие по мере приближения к козыревской каморке, которая располагалась в самом тупике их воронье-лиговской слободки.

В дверь постучали. Но исключительно для проформы, ибо уже в следующую секунду она распахнулась («Ну вот, опять забыл на ночь запереться», – вспомнил Паша) и на пороге появилась всклоченная Людмила Васильевна Михалева – единственно приятный во всех отношениях человек из числа полутора десятка прочих козыревских соседей. Будучи директором Музея политического сыска, она «по совместительству» выступала поставщиком редких книг, исторических сенсаций, вкусно-здоровой пищи, а также обстоятельных нравоучений ко двору «их благородия грузчика Козырева».

– Пашка, черт эдакий, ты что, дрыхнешь до сих пор?! Включай скорее телевизор. Там такое!.. – с ходу выпалила соседка.

Продолжавший лежать под одеялом Козырев замялся. Людмила Васильевна недоуменно посмотрела в его сторону, но тут же поняла, в чем дело, и рассмеялась:

– Пашка, кончай смущаться. Хорошего же ты обо мне мнения, коли считаешь, что за всю свою жизнь я ни разу не видела мужика в трусах.

– А если я сплю без?… – провокационно поинтересовался Козырев.

– Ой, да видала я и без трусов, и в оных… Равно как в кальсонах, в плавках, в семейных парашютах и в набедренных повязках. Ну все, хватит изгаляться над почтенной женщиной! Включай, а то у меня РТР отвратительно показывает.

Делать нечего – Козырев выбрался из-под одеяла, доскакал до «лентяйки» и принялся щелкать каналами.

«…как нам рассказали в пресс-службе музея, пропажу заметили во время плановой проверки. В хранилищах, где находились образцы русского ювелирного искусства, не оказалось около двухсот ювелирных экспонатов, в основном эмалей. Проверку начали еще в начале весны, поэтому, когда точно произошло хищение, пока выяснить сложно. Завтра руководство собирает прессу в Эрмитажном театре, чтобы сделать официальное заявление. На прямой связи со студией с Дворцовой площади наш журналист Екатерина Мельниченко…»

– А ничего себе девочка! – прокомментировал Козырев появление на экране тележурналистки. – Фигурка, ножки, все такое…

– Пашка, помолчи, а?! – шикнула на него Михалева. – Дай послушать.

«…утром служащие Эрмитажа шли на работу, потрясенные сообщением о краже. Многие строят догадки, как могли пропасть музейные ценности, некоторые вообще не верят в похищение. Полагают, что это ошибка, связанная с инвентаризацией…»

– Ага, как же! Ошибка! Двести единиц хранения! Хорошо устроились ребята, даже в ошибках, и в тех не мелочатся!

– Людмила Васильевна! Дайте послушать! – «отомстил» Козырев.

«…напомним, пять лет назад всех поразило дерзкое похищение картины Жана Леона Жерома „Бассейн в гареме“. Эксперты не считали эту кражу заказным преступлением – рядом в экспозиции находятся куда более ценные полотна Делакруа и Энгра. Что же произошло на этот раз? Сегодня информация о возможной краже из Эрмитажа поступила в отдел музеев Роскультуры. Пока там даже нет списка пропавших предметов – по информации АЖУРа, в нем очень много страниц, и все еще не успели переслать по факсу. Но в ближайшее время в Петербург направят специальную комиссию для расследования».

Далее пошел сюжет про отремонтированные подъезды и железные двери. Такое вот веяние времени: жилые дома превращаем в крепости, а государственные музеи – в проходные дворы.

– Обалдеть! – других комментариев к услышанному у Козырева не было. – Это что ж такое на белом свете деется?!

Только сейчас сообразив, что до сих пор стоит «в неглиже», он принялся торопливо натягивать штаны.

– Нет, это я хочу спросить, господин офицер милиции, что у вас деется? – передразнила его Михалева. Она достала из кармана халата пачку сигарет, закурила и принялась нервно расхаживать по комнате.

– Мы-то здесь при чем?! – немного обиделся за «контору» Паша.

– Ах да, лично вас поставили исключительно подглядывать! Потому вроде как и взятки гладки. Так, что ли? Но, между прочим, это не снимает с вас вины…

– Ага, мы, значит, менты поганые, музейные экспонаты просрали, а вы, музейщики, тут ни при чем и все в белом, в шоколаде?

Михалева вполголоса выругалась.

– Ладно, Пашка, брек. Тут ты прав, здесь мне крыть нечем… Нет, но вот интересно, что за цифра такая магическая – двести? На глазок прикинули? Или они там у себя договорились сообщать о пропажах из хранилищ исключительно строго дозированными порциями?

– В каком смысле?

– Да в таком, что, к примеру, в девяносто седьмом у них тоже обнаружилась пропажа, и тоже сразу двухсот экспонатов.

– Чего-то я такого случая не помню…

– А об этом широкой общественности и не сообщалось. На фига выносить сор из эрмитажной избы работы господина Растрелли? Но я точно знаю, что тогда после смерти хранителя недосчитались двухсот экспонатов фонда бронзы и металлов. В основном, самоваров. И, кстати сказать, до сих пор ничего не нашли.

– Тю-ю! – разочарованно протянул Козырев, – Самовары! Да кому они нужны? Разве что в скупку на металл сдать…

– Да, самовары. А вот ты, Пашка, чайник! Ну и «почем в Америке башенные краны», а? Между прочим, рядовой антикварный самовар в питерской антикварной лавке в среднем стоит порядка тысячи долларов. А представь, сколько может стоить посудина, из которой, возможно, когда-то пили чай члены императорской фамилии? Неплохой подарочек на дачу какому-нибудь братку-олигарху.

– Н-да, это я действительно… как-то сразу и не сообразил. Людмила Васильевна, а вы-то откуда эту историю знаете? Она же «широкой общественности» не сообщалась?

– Из осведомленных источников, мой мальчик. Из очень осведомленных. У меня в Эрмитаже подруга, почитай, лет двадцать в отделе кадров работает. Мы с ней вместе истфак заканчивали. Правда, было это, страшно подумать в каком лохматом году…

– А если она так хорошо осведомлена, почему молчит? Почему не борется за народное достояние?

– Господи, Паша, и это говорит старший лейтенант милиции! В твоем возрасте, а тем паче в твоем звании, нельзя быть таким наивным. Это Система, понимаешь? У вас, в милиции, она своя, а в Эрмитаже – своя. А посему надо либо быть человеком своей Системы, либо уходить из нее. Всё – третьего не дано. Вот ты мне сам постоянно жалуешься на ваш бардак, на вашу продажность, на бессилие и безнадегу. Но при этом сам почему-то не увольняешься. Значит, согласен примириться и принять такие условия игры. Разве не так?

– Ну, это все-таки разные вещи… – промямлил Козырев, прекрасно осознавая, что в данном случае соседка во многом права.