— Мой брат ни за что не будет извиняться! — Протестующий возглас Розмари испугал взрослых, совсем позабывших о присутствии девочек. — Шэд Уотлинг — задира и лгун! Ретт не будет просить прощения у Шэда Уотлинга.

Пусть щеки ее пламенеют — она не откажется ни от одного своего слова! И когда благоразумная Шарлотта стиснула подружке ногу, Розмари оттолкнула ее руку.

— Ретт никогда не любил Чарльстон. — Глаза миссис Батлер беспокойно блуждали по сторонам, — Ретт говорил, между аллигаторами и чарльстонцами только одно различие: аллигаторы показывают зубы, прежде чем напасть.

— Ретт похож на своего деда, — повторила Констанция Фишер, — Черные как смоль волосы, смеющиеся черные глаза… — Она словно перенеслась в прошлое, — Господи, а как Луи Валентин танцевал!

— И почему бы той девушке не уехать? — воскликнула миссис Батлер, — У нее есть какие-то связи в Миссури.

Мисс Раванель заявила, что в Миссури очень много незаконнорожденных. Возможно, даже больше, чем в Техасе.

Сверив свои часы с напольными, Джулиан Батлер перевел стрелки напольных немного назад.

— Мы не услышим выстрелов, слишком далеко.

Его мать охнула, а Констанция Фишер сказала:

— Возможно, твой брат и плут, но ты, Джулиан, тупица.

Джулиан пожал плечами.

— Последняя выходка Ретта вывела из равновесия весь наш дом. Даже слуги сами не свои. Думая, что кухарка приготовила это печенье для уважаемых гостей, — Джулиан поклонился в их сторону, — я похвалил ее. «О нет, мастер Джулиан. Я испекла его для массы Ретта. Когда он придет с дуэли».

Шарлотта прошептала:

— Розмари, пожалуйста, не говори ничего. Нам надо притвориться опоссумами, будто нас тут нет. — И добавила тоскливо: — Я так бы хотела имбирного печенья.

Слышалось тиканье больших часов.

Джулиан кашлянул.

— Миссис Уорд, мне следовало бы побольше знать о первых семействах Саванны. Вы ведь, кажется, из Робийяров?

Мисс Раванель припомнила слухи и пересуды.

— Помнится, кто-то из Робийяров находился на пороге мезальянса — вроде бы с кузиной.

— Дорогой кузен Пьер. Моя сестра Эллен находила его великолепным, — Евлалия захихикала (к этому моменту она выпила третью рюмку хереса). — Я полагаю, лев тоже великолепен, пока не сожрет вас.

Мисс Раванель вспомнились кое-какие подробности.

— Тогда Робийяры отослали кузена Пьера и выдали девушку замуж за какого-то ирландского лавочника…

Евлалия решила укрепить честь семьи.

— Моя сестра Эллен вышла замуж за очень успешного человека. Ее супруг мистер Джеральд О'Хара имеет прекрасную хлопковую плантацию близ Джонсборо. Под названием Тара, — Она втянула носом воздух, — В честь его фамильного поместья в Ирландии, думаю.

— Джонсборо… Это в Джорджии? — Мисс Раванель подавила зевоту.

— Именно. Эллен пишет, что ее дочь Скарлетт — вылитая Робийяр.

— Скарлетт? Какое странное имя. Скарлетт О'Хара — ох уж эти ирландцы!

Заложив руки за спину, Джулиан стоял у окна.

— Должно быть, все закончилось.

Элизабет Батлер заговорила, и в ее голосе прозвучала надежда, в которую, кроме нее, никто не верил:

— Ретт и Шэд, верно, объяснились и отправились верхом в таверну мистера Тернера.

Констанция Фишер обратилась к Джулиану:

— Если твой отец закончил с бухгалтерией, то, вероятно, может снизойти до нас и присоединиться к нам?

— Работу Лэнгстона Батлера никогда не переделать, — сказал Джулиан с особой интонацией, — Четырнадцать тысяч акров, триста пятьдесят негров, шестьдесят лошадей, пятеро из них чистокровные…

— Но сыновей только двое, — отрезала Констанция Фишер, — и один из них, возможно, умирает от пулевого ранения.

Элизабет Батлер поднесла руку к губам.

— Ретт в таверне мистера Тернера, — прошептала она. — Он должен там быть.

Услышав стук копыт, Розмари подбежала к окну и распахнула его. Сырой воздух ворвался в дом. Поднявшись на цыпочки, девочка высунулась наружу.

— Это Текумсе! — закричала она — Его галоп я узнаю где угодно. Слушай, мама! На дорожке Ретт! Это он! Это Текумсе!

Девочка бросилась вон из комнаты, сломя голову сбежала с лестницы, промчалась мимо отцовского кабинета и выбежала на подковообразную подъездную дорожку, где ее брат останавливал взмыленную лошадь. Улыбающийся Соломон взял лошадь под уздцы.

— Приветствую вас дома, масса Ретт, — сказал он. — Все цветные вас приветствуют.

Молодой человек соскочил с лошади и подхватил сестренку, обняв ее так сильно, что у той перехватило дыхание.

— Извини, моя маленькая, что напугал тебя. Вовсе не хотел этого.

— Ты ранен, Ретт!

Его левый рукав был пуст. Рука висела на перевязи под черным сюртуком.

— Пуля не задела кость. У реки на рассвете ветер налетает порывами. Уотлинг не принял это в расчет.

— О Ретт, как я боялась. Что бы я делала, если бы потеряла тебя?

— Ты не потеряла меня, детка. Только хорошие умирают молодыми.

Отодвинув ее от себя на расстояние вытянутой руки, он смотрел на сестру так, как если бы впитывал ее образ, запечатлевая его навсегда в своей памяти. Черные глаза Ретта были очень печальными.

— Пойдем со мною, Розмари, — сказал он, и на безумный миг Розмари показалось: вот-вот они с Реттом оставят этот безрадостный дом и она, убегая вместе с братом на Текумсе, помашет на прощание рукой.

Вслед за братом она вышла на длинную пустую площадку перед домом. Обняв ее здоровой рукой, Ретт повернул сестру лицом к полям: перед ними расстилался весь их мир.

На освещенных солнцем рисовых полях, поделенных на прямоугольные лоскуты, бригады работников разбрасывали известковую глину мергель и в такт своим движениям пели. Слов не было слышно, но в мелодии чувствовалась какая-то светлая печаль. Полоса разлившейся реки Эшли отделялась от полей Броутонской дамбой; по этой дамбе мчался, поворачивая к восточному полю и дому Исайи Уотлинга, всадник.

— Плохая новость седлает самого быстрого коня, — тихо проговорил Ретт, — И, помолчав, добавил: — Никогда не забуду, как здесь красиво.

— Значит, он… Шэд Уотлинг…

— Да, — сказал Ретт.

— И потому ты такой печальный? — спросила Розмари,—

Он ведь был задирой. Не нужно о нем грустить.

Ретт улыбнулся.

— Какое же ты удивительное существо!

Миссис Батлер с гостями ожидала их в гостиной. Увидев пустой рукав Ретта, она глубоко вздохнула, и глаза ее закатились. Помогая ей сесть на диван, Джулиан шептал: «Мамочка, дорогая, пожалуйста!»