Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но встречаться им нельзя ни в коем случае: если однажды два Лурье встретятся, тогда произойдет что-нибудь страшное: например, может так Ёбнуть, что и Петербурга не останется. А может и останется, но всё равно лучше не надо.
В одной далекой стране жил один человек.
Этот человек сильно любил одну женщину. Только он очень редко её видел. Один раз в четырнадцать лет. И всего один раз.
Однажды этому человеку что-то такое сильно понадобилось. Скрепки, что ли. Или, может быть, вермишель, кто его знает.
А в той стране был такой порядок – всё кругом бесплатно, потому что денег всё равно ни у кого нету.
Нужен тебе, скажем, веник – получай даром веник. Только сначала нужно написать заявление в специальную комиссию. Так, мол, и так – имею большую потребность в венике. Комиссия придёт, все проверит, соседей расспросит и через месяц можно пойти и получить свой веник. Главное, что даром.
А без комиссии нельзя. Может, у тебя уже есть веник. Или тебе им и подметать-то нечего. Да мало ли чего – может, у тебя и рук-то нету. А веников где на всех напасёшь.
Поэтому человек сел и написал заявление. Имею, мол, большую потребность в скрепках. Или, может быть, в вермишели. Отнес куда следует и пошел домой ждать комиссии.
Только комиссия всё не идёт.
У человека этого даже ноги уже холодеть начали. Видно, сильно ему нужны были эти скрепки. Или вермишель.
Как вдруг однажды кто-то стучит ему в двери. Войдите, говорит человек. А сам с пола не встаёт, чтобы двери открыть, потому что сил нет. Да и замка в двери все равно тоже нет.
Зачем ему замок. В той стране вообще ни у кого замков не было.
А то ведь как может быть – выдадут кому-нибудь ботинки. А он, скажем, домой пришёл, да и помер. А дверь на замке. Как, спрашивается, комиссия будет с него ботинки снимать? Поэтому замков ни у кого в стране не было.
Тут двери открываются, и заходит женщина. Та самая, которую тот человек любил. Он даже испугался от радости.
Посадить бы её на стул, думает. Так ведь нет стула.
А женщина и не собиралась садиться. Это вы, говорит, такой-то?
Конечно я, он самый, думает человек. А сказать ничего от радости не может. Водички бы ей налить, думает. Так ведь стакана нет. И воду когда ещё отключили.
Но женщина и сама про него всё давно знает. У вас, говорит, в прошлом году была большая потребность заделать окно, так вам чуть ли не полкило замазки даром выдали. Зима уже семь месяцев как кончилась, а вы до сих пор замазку назад не сдали. Так что давайте-ка её побыстрее отковыривайте, а я завтра приду заберу. И ушла.
Господи, думает человек, да неужто мне ей замазки жалко. Встал кое-как и замазку всю отковырял. А стеклышко, которое на ней держалось, аккуратно так в уголок поставил. Снова лёг на пол и стал ждать, когда женщина эта опять придет.
Только она больше не пришла. Вместо неё пришел какой-то совсем другой мужчина и забрал замазку. И стеклышко тоже зачем-то забрал. А человек ничего ему на это не сказал.
Зато когда пришла комиссия, чтобы про скрепки расспросить, оказалось, что человек уже умер. Он лежал на полу, весь занесенный снегом, и, когда комиссия разгребла снег, она увидела, что человек улыбается.
И улыбался он так хорошо, что комиссия поскорее сняла с него ботинки и закопала его во дворе.
И никто не спросил – кого, мол, закапываете? Потому что он был один человек.
Людей необходимо уничтожать. От них уже просто житья никакого не стало: в метро сесть некуда, в магазинах не протолкнёшься, семечками всё заплевали.
Люди расхватали все прекрасные вещи: зайдёшь в магазин, а там остались одни картонные сосиски и кособокие пиджаки. Даже продавцы уже спохватились: на те вещи, которые им самим нравятся, они специально ломят такие цены, чтобы никто не купил.
И главное, нет от них никакого спасения.
Запрёшься у себя в квартире, так нет: звонят, сволочи! В дверь, по телефону, в пять утра, сорок восемь звонков. «Да!!! Алло!!!» – «Что новенького?» – спрашивают. Всех уничтожать. Чтобы от людей убежать, нужно сначала полчаса в метро на эскалатор проталкиваться, потом слушать в электричке два часа про пластмассовые чудо-верёвки и ещё час через бурьян в самую чорную чащу прогрызаться, чтобы выйти, наконец, на поляну. А там уже насрано, в самой середине. И бутылка от кокаколы.
Пустыня, джомолунгма, антарктида, луна – нигде нет спасения. Вылезут и бутылочку спросят. Или как дела.
Поэтому – уничтожать.
Для начала нужно всем желающим раздать автоматы и сказать, что им ничего не будет.
Уже через день половина начальников, зятьёв, тёщ, свекровей и тамбовских родственников будет валяться в лесопосадке. Трамваи утопить, метро засыпать, нечего шастать туда-сюда, пусть дома сидят, детей воспитывают как следует, а то все стены хуями изрисовали уже.
Отключить воду. Когда спросят, где вода, ответить: «Выпили. Сами знаете, кто».
Бани взорвать, сказать, что чеченцы. Электричество отключить, сказать, что хохлы.
Через неделю ещё живых собрать на площади и рассчитать на первый-четвёртый. Первых-вторых расстрелять на месте, третьих объявить сраным говном, четвёртых – сверхчеловеками.
Сраное говно поселить в бараки и кормить червивым горохом. Сверхчеловеков поселить в Кремль и Эрмитаж и кормить одними устрицами. В туалет не выпускать. Каждую пятницу проводить среди сверхчеловеков розыгрыш лотереи. Кто выиграл, того уничтожать.
Установить полную диктатуру. Диктатора назначать по понедельникам из сраного говна. В воскресенье вечером расстреливать. С вечера воскресенья до утра понедельника – полная анархия. Все ебут всех. Кого не ебут, того уничтожать. В шесть утра все на работу.
Через год оставшихся посадить в баржу и утопить. Выйти на поляну, проверить – если опять насрано, всё повторить.
Прежде чем спасать население, его необходимо рассортировать.
Для этого устраивается коридор, в нём пятьдесят, например, дверей. Двери в случайном порядке открываются на себя и от себя. На них в случайном же порядке развешиваются таблички НА СЕБЯ и ОТ СЕБЯ.
Если кто ни разу не угадал – того отправлять налево, кто все до единой угадал – направо. А остальных – в телогрейки и в Лагерь.
Которые ничего не угадали, тех назначают придумывать мысли, как бы сделать так, чтобы всем хорошо. А которые всё угадали заставляют тех, которые в телогрейках, это в жизнь воплощать.
Можно, например, придумать построить забор от тихого океана до атлантического, чтобы на каждой его дощечке слово ХУЙ было так написано, что ни одна буква на другую во всём заборе не похожа.