Этот новый мир пугал Роуз. Он был таким диким, таким примитивным. Где леди, которых она собиралась звать к себе в гости на чай? Где другие дома? Валентин писал, что ранчо Дональдов находится от них в восьми милях. Роуз представляла себе красивые пейзажи и приятные воскресные прогулки в экипаже. Но здесь не было даже дороги, только грязная ухабистая колея, проложенная сквозь заросли, кишащие обнаженными дикарями и кровожадными зверьми. Роуз боялась африканцев. Она никогда раньше не видела людей с темным цветом кожи. В поезде она сторонилась улыбающихся стюардов, а в Найроби переложила решение всех вопросов с местным населением на плечи Грейс.

Но леди Роуз очень хотела быть полезной этой новой земле, отчаянно желала, чтобы Валентин гордился ею. Она презирала свою слабость, неспособность быть хозяйкой собственной судьбы, какой была ее золовка. Во время войны Роуз робко попросила разрешения присоединиться к сестрам милосердия и заботиться о раненых. Но Валентин не хотел даже слышать об этом. Поэтому она, сидя у себя в гостиной, сматывала в рулоны бинты и вязала шарфы для солдат в окопах.

Она приехала на Черный континент в надежде на то, что жизнь в Африке закалит ее, что тяготы непростой жизни колонистов укрепят ее мягкую оболочку стальным каркасом. Она думала, что брак с Валентином окрасит ее бесцветную жизнь в яркие краски, но вместо этого она, наоборот, блекла на фоне его великолепия. Потом она подумала, что она женщина-первопроходец. Роуз нравилось, как звучали эти слова: мощно, как удары чугунного колокола. Они означали женщину, которая несла цивилизацию в глухомань, устанавливала свои правила и вела за собой других. Роуз также возлагала большие надежды на материнство: в этом слове было столько незыблемости, столько важности. Она твердо решила, что здесь, в Британской Восточной Африке, она станет сильной личностью, и люди больше не будут смотреть на нее как на пустое место.

— Роуз? — позвал Валентин, подойдя ближе.

«Валентин! Я так сильно тебя люблю! Как бы мне хотелось, чтобы ты гордился мной. Мне так жаль, что родилась девочка, а не мальчик».

— Дорогая? С тобой все в порядке?

Он снова будет пытаться родить сына; эта мысль заставила Роуз содрогнуться. Их любовь друг к другу была такой красивой, ну зачем Валентину нужно было осквернять ее этой кошмарной возней в спальне?

— Те эвкалиптовые деревья, — пробормотала она. — Пожалуйста, дорогой, не вырубай их.

— Почему?

— Они такие… такие особенные.

— Хорошо, они твои.

Он внимательно посмотрел на нее. Роуз была такой бледной и хрупкой, что, казалось, ее может унести ветром. Потом он вспомнил о том, через какое испытание ей пришлось пройти в поезде.

— Дорогая, — сказал он, подступая к ней ближе и закрывая ее от ветра своим телом. — Ты еще очень слаба. Тебе нужно восстановить силы. Подожди немного, скоро ты увидишь наш лагерь. У нас есть хороший повар, и мы всегда переодеваемся к обеду. А дом у нас будет, чудесный дом, вот увидишь. Как только мы пересадим все саженцы, сразу начнем строительство дома.

Он положил ей руку на плечо и почувствовал, как она напряглась.

«Ну вот, — с грустью подумал он. — Все начинается снова. Его одинокие ночи в постели, в то время когда он сходил с ума от желания к собственной жене; он овладевал ею с закрытыми глазами, чтобы не видеть выражения ее лица. После этого Роуз лежала как раненый олень, безмолвно коря его за свое истерзанное тело, вызывая в его душе ничем не заслуженное чувство вины. Он надеялся, что со временем это пройдет, что она научится получать удовольствие от занятий любовью. Но вместо этого ее неприятие к сексу, казалось, росло с каждым разом, и он не знал, что с этим делать.

— Пошли, дорогая, — сказал он. — Присоединимся к другим.

Роуз сперва подошла к миссис Пемброук и взяла у нее ребенка. Уложив Мону между горностаевой муфтой и мягким мехом пальто, Роуз последовала следом за мужем вниз по травяному склону, к месту, где стояли и разговаривали остальные.

Отсюда были хорошо видны небольшие хижины, расположенные на широком, ровном берегу реки, в ста футах от нее. Маленькая девочка пасла небольшое стадо коз; беременная женщина доила корову; другие копошились в маленьких огородах. «Какая чудесная картина», — подумала Роуз.

— Ни за что не догадаетесь, что я собираюсь сделать с этим клочком земли, — сказал Валентин. — Здесь будет поле для игры в поло.

— Ох, Валентин! — рассмеялась Грейс. — Ты не успокоишься, пока не сделаешь из Африки вторую Англию!

— А хватит ли места для игрового поля? — спросил Джеймс.

— Ну, придется, конечно, снести те хижины и выкорчевать то фиговое дерево.

Они замолчали и прислушались к легкому дождику, начавшему барабанить по листьям окружающих их деревьев. Каждый мысленно видел огромную кофейную плантацию, которой предстояло родиться на месте этой долины, и больницу, которую собиралась построить Грейс на берегу реки. Леди Роуз, державшая ребенка, смотрела вниз на африканскую деревню.

Из одной хижины вышла молодая женщина в шкурах и нитках бус. Она пересекла земельный участок, и Роуз увидела ребенка, которого та несла за спиной.

Африканка резко остановилась, будто почувствовала, что за ней наблюдают, и посмотрела вверх. С высоты холма на нее взирало привидение в белом.

Две женщины, казалось, не отрывали взгляда друг от друга целую вечность.

Войдя в хижину, молодая женщина уважительно сказала:

— Не най, Вачера. Это я, Вачера, — и протянула пожилой женщине тыквенную бутыль с пивом из сахарного тростника.

Перед тем как сделать глоток, старая женщина пролила несколько капель напитка на грязный пол хижины — для предков, затем произнесла:

— Сегодня я расскажу тебе о временах, когда женщины правили миром, а мужчины были нашими рабами.

Они сидели в полумраке, так как свет в комнату поступал только через открытую дверь: окон в стенах круглой хижины, построенной из грязи и коровьего навоза, не было. Дождь барабанил по папирусной крыше хижины. Согласно традиции кикую, старуха Вачера передавала наследие своих предков старшей дочери своего сына. Наставление началось с уроков магии и знахарства, так как Вачера была знахаркой и повивальной бабкой клана, хранительницей наследия предков и стражем истории племени. В один прекрасный день эта девушка, молодая жена, несущая за спиной своего первенца, займет ее место.

Слушая голос своей бабушки, вещающей в полумраке хижины, как это делали бабушки предыдущих поколений, молодая Вачера сгорала от нетерпения. Она хотела задать ей вопрос о белом призраке на холме, но прервать старшего брата было делом немыслимым.

Голос пожилой женщины был по-старчески хриплым; говорила она нараспев, покачиваясь из стороны в сторону, что заставляло нитки бус на ее бритой голове тихонько постукивать. Время от времени она наклонялась вперед и помешивала варящийся на огне суп.