Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Как можно судить по датам, портрет Гаршина был написан в 1883 году, основная картина закончена в 1885-м, а с собой писатель покончил еще через три года, в 1888 году. То есть пресловутое проклятие растянулось по времени на пять лет.
К тому же Гаршин происходил из семьи с большими проблемами по части психического здоровья. Самоубийством покончили жизнь его дядя, несколько кузенов и родной брат, многие из родни лечились в психиатрических больницах. Сам Гаршин начал проявлять признаки психического расстройства еще в 1872 году (более чем за десять лет до знакомства с Репиным), и с того времени его болезнь, которую современная медицина определяет как маниакально-депрессивный психоз, периодически обострялась.
Современники свидетельствовали, что именно потому, что «на его лице лежала такая печать обреченности, Репин с него стал рисовать лицо царевича Ивана, смертельно раненного Иваном Грозным»[7]. Так что здесь опять первична болезнь человека, которую гениальная кисть художника перенесла на холст.
Любопытно, что для образа царевича Ивана Репину позировал еще один молодой человек, художник Владимир Карлович Менк (1856–1920). Он, так же как и Репин, участвовал в Товариществе передвижных художественных выставок, и ничего особенно трагического с ним в жизни не случилось.
Многие из тех, кого портретировал Репин, после того, как работа художника была закончена, прожили долгую и вполне благополучную жизнь, которую не омрачили даже годы революций и прочих катаклизмов, через которые прошла наша страна.
Например, Иван Егорович Забелин (1820–1908), известный историк, один из основателей и первый директор Государственного исторического музея в Москве, после того, как в 1877 году Репин написал его портрет, прожил еще 30 счастливых и плодотворных лет. Скульптор Илья Яковлевич Гинцбург (1859–1939), чей портрет Репин исполнил в 1871 году, прожил после этого 68 лет. Художник Иван Павлович Похитонов (1850–1923), запечатленный Репиным в 1882 году, ушел из жизни лишь через 41 год после портретных сеансов. И таких примеров можно найти немало.
Вероятно, человек, нездоровый физически или имеющий определенные психические проблемы, кажется художнику более интересной и выразительной моделью, поскольку чувства, эмоции, реакции у него могут выражаться острее и отчетливее, чем у человека здорового и уравновешенного. Поэтому, когда мастеру нужен для работы определенный образ, он может остановить свой выбор именно на такой личности. А если после этого модель уходит из жизни, то никакой вины художника в этом, разумеется, нет. Так что «дурной глаз» Ильи Репина – это всего лишь миф, так же как и пресловутое «проклятие портретистов».
А почему в советское время у нас так любили художника Ренато Гуттузо?
Одни его любили за то, что он – коммунист, а другие – за то, что хороший художник.
В советское время в нашей стране было практически невозможно легально увидеть картины современных европейских художников. Живопись оценивали не по ее художественным достоинствам, а скорее по политическим взглядам исполнителей. Если западный художник отрицательно или просто индифферентно относился к Советскому Союзу, то и у нас о нем никто не смел даже упоминать.
Итальянец Ренато Гуттузо, которому 2 января 2017 года исполнилось бы 105 лет, был одним из немногих западных мастеров, обласканных советской властью. У него оказалось вполне пристойное происхождение – сын землемера из пригорода Палермо. Очень удачным было и то, что первым учителем Гуттузо в искусстве оказался простой мастер-ремесленник, расписывавший повозки.
Впрочем, еще учась в лицее, молодой Ренато посещал занятия в студии футуриста Пиппо Риццо, так что уже тогда он был в курсе новейших течений европейского искусства.
Нашим партийным критикам весьма импонировало, что Гуттузо с начала 1930-х годов входил в круг деятелей искусства, оппозиционных режиму Муссолини (ага! борец с фашизмом!), а за свою статью, посвященную Пикассо, даже подвергся некоторым цензурным гонениям, которые, впрочем, не повлекли за собой для него никаких реальных неприятностей.
Но главной причиной благосклонности советских властей, естественно, стало членство Ренато Гуттузо в Коммунистической партии Италии (с 1940, а с 1956 – член ЦК). Художник-коммунист, да еще и автор картин из жизни простого народа («Воскресный день калабрийского рабочего в Риме», «Человек, который ест спагетти» и т. д.) оказался весьма востребованным в нашей идеологической системе.
Разумеется, партийным боссам было невдомек, что для художника, каких бы политических взглядов он ни придерживался, главной задачей остается найти свою нишу в современном художественном мире. Стиль должен быть хорошо узнаваемым, так же как и тематика полотен.
РЕНАТО ГУТТУЗО. РАСПЯТИЕ. 1941
Ренато Гуттузо с его экспрессионистическим колоритом и динамизмом рисунка вполне индивидуален и узнаваем. От жесткого кубистического футуризма начала XX века в его последующем творчестве не осталось и следа. В более масштабных полотнах (как его концептуальное «Распятие» 1940 года или более позднее «Кафе “Греко”») Гуттузо несколько хаотически строит композицию, но в целом его творчество достаточно выразительно.
Возможно, отчасти и благодаря его работам поиски отечественных художников 1960-х годов тоже несколько расширились, а на смену кондовому соцреализму пришел более интересный с художественной точки зрения «суровый» стиль.
А художников репрессировали?
Разумеется. Они были такими же гражданами нашей страны, как и все остальные.
В советское время свобода творчества в нашей стране не могла существовать в принципе. Искусство, в том числе и изобразительное, было объявлено частью идеологической пропаганды. Художники-авангардисты, которые в двадцатые годы бросились прославлять новую жизнь иными художественными средствами, уже в тридцатые годы были фактически объявлены врагами режима. В 1934 году была уничтожена Академия художественных наук, которая в существовавшем виде уже не устраивала складывающийся тоталитарный режим.
Целенаправленных кампаний по уничтожению художников, – так, как это было с литераторами, – власти все же не организовывали. В конце концов, чтобы нейтрализовать художника, достаточно запретить ему выставляться и отнять мастерскую. Писатель может сочинять в стол – для этого ему нужна только бумага, ручка или даже карандаш (если нет чего-то более современного). Даже из лагерей подчас доходили некоторые книги, сочиненные в совершенно немыслимых условиях, но художнику, даже графику, этого мало.