— Ты собираешься делать предложение Катрине?

Люк засмеялся.

— Нет. А это условие?

Лоран нахмурился.

— Условие — чтобы ты перестал с ней встречаться. — И пояснил в ответ на удивленный взгляд Люка: — Пока ты не уберешься с картины в целом, она мое предложение и слушать не станет.

— Считай, уже убрался. — Люк вскинул руки, показывая, что сдается.

— Обещаешь? Ты перестанешь… ну знаешь… с ней?

Люк ощутил легкий укол изумления — и вины. Он и понятия не имел, что Лоран сохнет по Катрине.

— Что ж ты раньше-то не сказал?

— А ты бы прекратил?

— Ну конечно. Разве у меня совсем сердца нет?

— Катрина, наверное, как раз и считает, что нет. Собственно, я бы мог назвать изрядное количество девушек, которые с ней согласятся.

— Я всегда честен с ними. Я им не лгу.

— Пусть так. Но тебе не кажется, что женщины иной раз хотят, чтобы им солгали?

— Нет, Катрина злится на меня потому, что не добилась того, чего хотела.

— Это потому, что она на тебя глаз положила. Если ты не будешь обращать на нее внимания, может, она и меня заметит.

Люк приобнял товарища.

— Послушай… мне очень жаль. Даю слово — я больше к ней и пальцем не притронусь, разве что поцелую в щечку, когда буду поздравлять на вашей свадьбе.

Лоран просветлел.

— Загляну к ней сегодня вечером. Я… мне кажется, я ее люблю…

Люк улыбнулся.

— Я не люблю ее так, как ты. Говоря начистоту, я ее вовсе не люблю.

— Но почему?

— Дело не в Катрине. — Люк провел рукой по волосам. — Наверное, я вообще на это не способен.

— На что? Любить?

— Ну нет, семью же свою я люблю. Даже тебя люблю! Но любить женщину, вот как ты… — Он покачал головой. — Сам факт, что ты ее так долго ждал… Нет, сам факт, что ты ее так долго ждал и все еще любишь. Это так… самоотверженно. По-моему, если бы я кого полюбил, то не вынес бы, если бы она смотрела на другого мужчину.

— Тогда давай надеяться, что тебе не придется испытывать свою любовь таким образом.

— Мне очень жаль, — серьезно произнес Люк.

— Может, ты и бесчувственный самонадеянный гад, — промолвил Лоран без тени гнева, — но ты — единственный, кому я доверяю целиком и полностью.

— В наши дни доверие — большая редкость.

— А Фугассу ты доверяешь? — внезапно спросил Лоран.

Столь резкая смена темы застала Люка врасплох.

— Булочнику? А почему бы нет?

— Не знаю. Недавно я заметил, что он за мной наблюдает, и очень пристально.

— Он за тобой наблюдает? Но как?

— Украдкой.

— Ты не должен ему денег? Или твоя семья?

— Ничего подобного! — возмущенно заявил Лоран.

— Может, он считает, что ты должен записаться в добровольцы?

Лоран фыркнул.

— Казалось бы, кому, как не ему, понимать, что нам нужны пчелы.

— А ты ничего такого у него за спиной не говорил?

— Да я его почти и не знаю!

— Тогда, наверное, он тоже мечтает о Катрине, — театрально возвестил Люк.

— Балда! Все знают, что Фугасс до сих пор каждый вечер ходит на могилу жены.

Люк опустил взгляд.

— Да. Вот о такой любви я и говорю. Просто не представляю, чтобы я кого-нибудь так любил. Только посмотри, что любовь сделала с Фугассом. Вся его жизнь вращается вокруг кладбища и ухода за могилой. Никогда не становись таким, Лоран. Обещай мне.

— Люк, не надо бояться любви. Это все, что есть у нас в жизни, особенно теперь. Если у тебя есть любовь, у тебя есть все.

— А откуда ты знаешь, все или не все?

— Я знаю свое сердце… и оно переполнено.

Люк поморщился.

— А тебе не кажется, что время для любви сейчас — хуже не придумаешь? Вот гляжу я на Марселя, как он сохнет по Ракель, и так и слышу все эти разговоры о призыве. Его заберут, к гадалке не ходи. Третий сын. Без шансов.

Лоран мгновенно приуныл.

— Ох, подозреваю, мне тоже не отвертеться. И отец у меня не так стар, как твой. Они и его сочтут годным. Тебе-то, Боне, хорошо. Никто не захочет обрушить французский парфюмерный рынок.

— Мы не вырастим лаванды без твоих пчел, Лоран. Знаешь, если за тобой придут, — убегай. Давай дадим друг другу слово, что не станем сражаться за Гитлера.

Лоран испустил тяжкий вздох.

— Тогда меня просто пристрелят. Милиция бродит по округе, только и выискивая повод поразмять мускулы. Видал, как жандарм Лондри размахивает новым пистолетом?

— Мерзавец Лондри. Что-то часто я слышу его имя.

— Не стой у него на пути, Люк.

— Ты уже второй, кто меня предупреждает. Пожалуй, надо-таки попробовать встать у него на пути.

Лоран схватил друга за рубашку.

— Не будь идиотом! Я слышал, что происходит в Париже. Хотя бы ради семьи — сдержи свой горячий нрав и держись от этой дряни подальше.

Люк разжал кулак друга.

— За меня не тревожься.

— Думаешь, ты неуязвимый? Немцам тебя пристрелить — что на тебя же плюнуть.

— Кто-то же должен давать им отпор, — заметил Люк, отворачиваясь. — Ты куда?

— За «Кигнетом». Будешь помогать с обрезкой?

— Ты же знаешь, я каждый год помогаю. Все мои тоже придут. Мы передвинем улья.

— Спасибо. Я попросил месье Фугасса прислать чего-нибудь на завтрак работникам. Соберемся к рассвету. Подождешь его?

— Ага. День, видать, будет жаркий. Чем скорее начнем…

— После прошлой зимы надо радоваться.

— Очень надеюсь больше никогда такой зимы не видать.

— А я надеюсь, будет еще хуже! — заявил Люк. Лоран посмотрел на него, как на полоумного. — Чем суровей зима, тем нам тут, в Сеньоне, безопасней. По снегу сюда никто не заявится… если тут остался хотя бы немец, видавший русскую зиму.

— Хватит с меня разговоров о зиме! Дай порадоваться лету, моим пчелам, твоим лавандовым полям и моей прелестной Катрине.

На полях Боне росла дикая лаванда, однако Люк, хотя и не хотел признавать этого вслух, понимал: будущее за культивацией. С другой стороны, культивация лаванды означала потерю качества; лишь дикая альпийская лаванда могла сохранить репутацию французской парфюмерной промышленности. Сторонники культивации уже начали засаживать поля гибридной лавандой, способной расти на меньших высотах и дающей урожай почти вдвое больше, чем у дикой. Но и масло такой лаванды было более вяжущее и терпкое. Этим земледельцам предстояло в скором будущем производить антисептические средства, мыла и средства для мытья посуды. Lavandula angustifoli — самый чистый вид дикой лаванды, произрастающей лишь в Любероне на высоте восьмисот метров, — всегда останется волшебным эликсиром, мечтой парфюмеров.