— То есть я могу сделать культ богини Небесного храма высшим и единственным для людей! — Изекиль поднес амулет верховного жреца к глазам, полюбовался им, а затем повесил на шею. Отныне этот символ принадлежал ему по праву. Жрец поднял нож и направился к выходу из лабиринта. — Спасибо тебе, великая! Ты подарила мне этот мир, и я брошу его к твоим ногам. Пройдет десяток лет, и никто не вспомнит имен иных богов, кроме тебя.

Однако, выйдя на поросшую низкой травой полянку перед алтарем, служитель богини смерти увидел два десятка копейщиков во главе с отважным Саатхебом. Здесь же стоял и номарх Ипувер — начальник маленькой флотилии, ушедшей от усыпальницы Нефелима к самым северным островам.

— Почему ты вышел, жрец? — хмуро спросил номарий. — Мудрый Себек упредил нас, что никто из жрецов Кемета не переживет этого утра.

— У меня есть важные дела, смертный, — положил Изекиль руку себе на грудь, на символ власти.

— Ты не исполнил своего долга перед Великим, — холодно ответил номарий.

— Какой еще долг, Саатхеб? — поморщился служитель Небесного храма. — Ты что, не понял? Отныне я, Мудрый Изекиль, являюсь верховным жрецом. А теперь собирай людей и садитесь на корабли. Мы отплываем.

— В тебе нет ни совести, ни чести, — прищурился номарий, — и ты недостоин носить звание жреца какого бы то ни было храма. Кроме того, Мудрый Себек указал, что ни один из служителей богов не должен пережить этого утра.

Воин отвел руку в сторону, и один из копейщиков с готовностью вложил в нее свою пику.

— Что ты задумал, отважный Саатхеб? — мгновенно осипшим голосом спросил Изекиль, но номарий не собирался произносить более ни слова. Он подошел ближе, резко выбросил вперед бронзовый наконечник.

Жрец увернулся, ловко отклонившись, но в тот же миг прочное древко ударило его с другой стороны в висок. Изекиль опрокинулся на спину, и в это мгновение тяжелая пика ударила его в грудь. Номарий выждал немного, после чего выдернул оружие, развернулся и зашагал к своим воинам.

Изекиль простонал от острой, обжигающей боли, сомкнул веки, готовясь увидеть свою всесильную, любимую богиню, снова открыл глаза, глядя в сухое, бледно-синее небо. Ничего не происходило. Боль оставалась, сердце перестало биться — но дыхание сохранялось, воздух, перемешанный с кровью, срывался со скривившихся от боли губ.

«Получилось, — с огромным удивлением понял Изекиль. — У меня получилось! Значит, я не зря сжег тех трех пленников, забирая их силу. Я больше не могу умереть!»

И он, застонав, начал подниматься на ноги. Копейщики загомонили, указывая на жреца руками. Номарий обернулся, покачал головой, вновь приблизился к Изекилю и, когда тот выпрямился, вонзил пику ему в живот.

— Умри же ты наконец! — пробормотал он.

— Вот тебе! — Нанизанный на древко служитель богини смерти взмахнул рукой и вогнал ритуальный нож номарию в шею сбоку. — Я никогда не умру! Понял? Никогда.

Саатхеб застонал, стремительно теряя силы.

— Ты хотел убить меня, Мудрого Изекиля? — прошептал жрец, глядя ему в глаза. — Не будет такого. Никогда. Я проклинаю тебя, воин. Не будет тебе покоя, пока я живу в этом мире. Ты будешь рождаться здесь снова и снова, и снова будешь биться со мной. Но никогда, никогда твоя хваленая честь и доблесть не смогут победить моего знания и обрядов Небесного храма. Ты будешь умирать раз за разом. И да будет так вечно!

Служитель всесильной Аментет выдернул из шеи воина нож — и тот рухнул на землю. Затем жрец вытянул копье, отбросил его и, кривясь от боли, хрипло захохотал. Несколько копейщиков, в ужасе бросив оружие, кинулись бежать.

— Куда?! — схватился за боевой топорик номарх. — Куда бежите?! Вперед, убейте эту тварь! Уничтожьте порождение Дуата!

Из двадцати копейщиков лишь семеро решились двинуться вперед, выставив щиты и опустив пики. Изекиль, продолжая смеяться и покачиваясь, раскинул руки, воздев лицо к небесам:

— Тебе посвящаю, всесильная Аментет!

Его ударили в живот — он шагнул навстречу, нанизываясь на копье. Рванул щит за край и вонзил нож воину в глаз. Тут же еще она пика вошла под мышку, вылезя с другой стороны — Изекиль схватил копейщика за руку, дернул к себе, полоснул ножом по шее. Увернулся от третьего копья, ударил…

Поняв, что убить жреца невозможно, остальные враги бросились в стороны.

— Куда? Куда бежите?! — орал Ипувер, не в силах загнать трусов в бой.

Большая часть воинов убежали в лес или к стоянке, еще несколько упали на колени и молились. Тогда номарх быстро подошел к жрецу, вытягивающему из себя копья, с размаху рубанул в основание шеи. Изекиль и не подумал уворачиваться, вонзив в ответ нож противнику в живот. Потом выдрал топор и бросил на землю.

Он оставался жив! Он действительно стал бессмертным! Правда, все тело разрывалось от боли, из многочисленных ран текла кровь. Жрец сделал несколько шагов — и вдруг ноги его подкосились, он упал, больно ударившись скулой о торчащий камень.

«Я слабею… — понял Изекиль. — Я бессмертен, но силы мои не бесконечны. Я рискую ослабеть настолько, что не смогу шевелиться. И останусь лежать здесь… Навечно…»

Однако воля жреца оказалась сильнее плоти, он заставил себя подняться, а ноги — дойти до ближнего молящегося воина.

— Отдай… — прохрипел он, опрокидывая голову смертного, и впился в его рот губами, одновременно нанося удар ножом в грудь. Глубокий вдох позволил вытянуть из смертного, впитать все его силы. Жрец почувствовал себя лучше, двинулся дальше.

— Нет, нет… Не надо! — Второй копейщик откинулся на спину, попытался уползти, отталкиваясь от камней трясущимися руками. Изекиль упал на него сверху и впился в губы, колотя жертву ножом в бок.

Третий воин не посмел ни убегать, ни сопротивляться. Стоя на коленях, он только закрыл глаза, смирившись с неизбежным. Изекиль наклонился, сделал глубокий вдох — и мертвое тело осело на землю. Жрец на миг удивился — ведь он не успел нанести жертвенного удара. Но тут же сообразил: он, служитель Небесного храма, сильнее. А потому он смог вытянуть из смертного и силы, и души. А разве может плоть существовать без того или другого?

Теперь служитель всесильной Аментет чувствовал себя достаточно уверенно — хотя тело продолжала пронизывать непереносимая боль.

— Надо придумать обряд, который сделает тело неуязвимым, а не просто сохранит его существование, — пробормотал жрец, направляясь к стоянке кораблей. — Не то я могу остаться живым, но с отрубленной головой или ногами.

Здесь строители и гребцы то ли почувствовали что-то неладное, то ли до них успели добежать копейщики — но лагерь был пуст. Огромный костер догорал, превратившись в высокую, по пояс, груду дышащих жаром углей, пустые палатки полоскали на ветру парусиновыми пологами. Тут и там валялись забытые второпях глиняные тарелки, кувшины. Корабли стояли тихие и неподвижные, с убранными сходнями. Но жрец Небесного храма знал, чувствовал — на бортах прятались люди. Распластавшись на палубах, укрывшись за бортами или в кладовых, они рассчитывали остаться незамеченными, нетронутыми.