Выданные замуж сестры Марии Антуанетты беременели и рожали наследников: родила Мария Амалия герцогиня Пармская, родила любимая сестра Шарлотта — королева Неаполитанская… «Вы знаете, дорогая матушка, какое несчастье случилось с герцогиней Шартрской: она родила мертвого ребенка. Это ужасное несчастье, но я была бы согласна даже на это; но пока ничего не предвидится», — с горечью писала матери Мария Антуанетта. В первый год после свадьбы дочери Мария Терезия утешалась речами своего личного врача ван Свитена, полагавшего, как и Людовик XV, что не стоит торопить события, и такая очаровательная девушка, как дофина, непременно пробудит страсть в своем апатичном супруге. Через год императрица забила тревогу и отправила в Версаль осмотреть молодых супругов известного в те времена доктора Ингенхауза, не нашедшего в конституции дофина ничего, что могло бы помешать ему продолжить династию, равно как и недостатков в сложении Марии Антуанетты. Тут же прошел слух, что дофин наконец сделал супругу своей женой; но слух не подтвердился, о чем Мерси и сообщил императрице, добавив, что попытка не увенчалась успехом. Сколько пищи для злословия давали эти слухи версальским сплетникам! Жизнь дофины становилась неисчерпаемым источником для придворных пересудов.

«Еще ничего не потеряно, вы оба еще так молоды…» — утешала дочь Мария Терезия. Однако императрица не собиралась поощрять постоянное стремление дофины к развлечениям, особенно к таким, на ее взгляд, опасным, как верховая езда. Не проходило и месяца, чтобы из Вены не доносился очередной окрик: «…тешу себя надеждой, что вы из любви ко мне не станете нарушать ваши обещания и перестанете ездить на охоту верхом. Если бы я не знала, к каким неприятным последствиям это может привести, разве я стала бы лишать вас столь невинного удовольствия?» Последствия — это выкидыш. Но о каком выкидыше могла идти речь, если дофина еще не стала женщиной в полном смысле этого слова? Однажды, когда, садясь на лошадь, кто-то из фрейлин решил предупредить ее об опасности верховой езды для будущего потомства, она не выдержала и закричала: «Подите все прочь! Я не могу принести вреда наследнику, потому что никакой беременности быть не может!» Наверное, только легкость характера, способность быстро выкидывать неприятности из головы и переключаться на развлечения спасали Марию Антуанетту от депрессии и нервного кризиса.

Страсть дочери к развлечениям крайне беспокоила Марию Терезию: «Я каждый месяц жду список вашего чтения и ваших занятий, но все напрасно; неужели аббат Вермон вас покинул? Мне бы это не понравилось, но еще больше не понравилось бы, если бы он с вами занимался, а вы не извлекали пользу из занятий с ним. В вашем возрасте легкомыслие и ребячество еще допустимы; но если эти качества сохранятся у вас надолго, они станут досаждать всем, и вам в том числе, и у вас начнутся неприятности; вам следует читать, а также выбрать себе занятия полезные, способные пробудить к вам уважение и почтение; это особенно важно в стране, где образование очень хорошо поставлено, и каждый к нему стремится, невзирая на положение свое и титул. Не стану от вас скрывать, недостатки вашего образования уже замечены, и вы рискуете утратить то возвышенное представление, кое о вас сложилось; а для нас, тех, кто постоянно находится на виду у общества, крайне важно не испортить впечатление о себе». Назидательные письма матери не прибавляли дофине уверенности в собственных силах. Как любой подросток, она, с одной стороны, тосковала по материнскому теплу, а с другой — постоянный контроль во всем тяготил ее; развлекаясь, она забывала обо всех неприятностях, а серьезные штудии наводили на нее тоску.

Людовик XV также стал проявлять беспокойство относительно брака дофина и велел своим врачам осмотреть внука. После продолжительного консилиума врачи заявили, что природа щедро одарила дофина всем необходимым для супружеской жизни и зачатия наследника, и прописали ванны.

Мерси, ожидавший, что его высочеству порекомендуют небольшую операцию, удивился, когда увидел заключение, где говорилось, что осуществление брака зависит исключительно от желания принца. Возможно, врачи были правы, тем более что тогда не существовало сильных обезболивающих средств, и дофин, страшно боявшийся операции, мог навсегда утратить желание сделать Марию Антуанетту «настоящей женой».

Марию Антуанетту начинала тяготить вечная охота мужа. Ей становилось нестерпимо смотреть на супруга, который, если охота складывалась неудачно, отправлялся искать выход силам и чувствам на стройку: в Версале шли ремонтные работы, и дофин с упоением помогал каменщикам перетаскивать тяжелые глыбы, а кровельщикам — крепить стропила. И она жаловалась Мерси, что ее добрый, справедливый и здравомыслящий муж склонен к небрежности в одежде, манерах, словах и поведении, что его никогда и ничто не волнует. Все, что она говорила, для Мерси новостью не являлось; задача его заключалась в том, чтобы научить Марию Антуанетту управлять своим супругом, влиять на него, дабы, став королевой, проводить политику, выгодную альянсу, прежде всего его австрийской стороне. «Я, как умел, убеждал эрцгерцогиню в необходимости внушать дофину понятия, полезные ему как молодому правителю, и напомнил, что в любых обстоятельствах она должна подавать ему пример поведения», — писал граф Марии Терезии. Австрийский посол отмечал, что дофин все чаще ищет с ним беседы. «К несчастью, эти беседы бессвязны как по форме, так и по сути; сложность в том, чтобы уловить хотя бы несколько осмысленных фраз, дабы иметь возможность дать ответ. Но, насколько я вижу, это происходит не от того, что дофин не склонен разговаривать о серьезных материях, а что у него нет к этому привычки и он не уверен в себе». Сомнение и неуверенность, вспыльчивость и впечатлительность — как соединить столь непохожих и неопытных супругов, чтобы они подарили Франции наследника?

После того как ванны и консилиум врачей не помогли, Людовик XV призвал к себе внуков и велел им — как на исповеди — подробно поведать обо всем, что происходит у них в спальне. После обстоятельного рассказал его высочества о неприятных ощущениях, кои он испытывал при попытке исполнить супружеский долг, король сообразил, что препятствием служит небольшой физический недостаток, присущий подросткам. Тогда он направил к супругам доктора Лассона, состоявшего при дворе Марии Антуанетты, дабы тот объяснил молодым людям, как браться за дело. Сам Людовик XV, обладавший большим опытом в любовных делах, просвещать юную пару постеснялся. Или смутился. Ведь когда он с восторгом поведал, что Дюбарри открыла ему столько всего нового, спутник его ответил: «Разумеется, Ваше Величество, вы же никогда не бывали в публичном доме».

* * *

Поездка в столицу, где дофину — именно дофину! — восторженно встретил народ, приободрила обоих супругов, и прежде всего Марию Антуанетту. Императрица давно хотела публичного признания для дочери: доколе блистать на публике будут только королевские любовницы? Официальный визит дофина и дофины в Париж состоялся 8 июня 1773 года. Кортеж из открытых экипажей медленно ехал по запруженным народом улицам, и дофина, упиваясь великой всенародной любовью, радостной улыбкой отвечала на восторги подданных. Красивая, молодая, изящная, грациозная, она воплощала собой идеал королевы. «Больше всего на меня произвели впечатление нежность и энтузиазм простого народа, который хотя и задавлен налогами, но с великой радостью смотрел на нас. Когда мы отправились гулять в Тюильри, мы три четверти часа не могли сдвинуться с места из-за толпы; и я, и дофин несколько раз просили гвардейцев никого не отталкивать; на протяжении всего пути нас сопровождала толпа; когда, прощаясь, мы помахали руками, в ответ была буря восторгов. Как просто нам удалось завоевать любовь целого народа! Нет ничего более ценного, и я запомню этот день навсегда!» — писала Мария Антуанетта матери. Губернатор Парижа, почтенный маршал де Бриссак игриво спросил дофина, не ревнует ли он свою супругу. Ведь в нее влюблены все двести тысяч парижан! Затмив собой дофина, Мария Антуанетта купалась в восторгах парижан и, отвечая на рукоплескания, грациозно их приветствовала. «Когда перед отъездом Ее Высочество поднялась на балкон, чтобы приветствовать народ, со всех сторон полетели радостные возгласы. Надобно отметить, что господин дофин, который в целом вел себя прекрасно, смотрелся во время этой церемонии как своего рода приложение к Ее Высочеству», — писал австрийский посол.