Со временем наши доходы увеличивались. Я уже писал, что у детей тех лет не было свободного времени. Мы становились старше, расширялись и наши производственные возможности. К сбору утильсырья прибавился сбор березовых почек. Этим мы были заняты всю зиму и особенно усердствовали с наступлением весны. Почки становились крупнее, увеличивалась и производительность. Работа сама по себе не тяжелая, нарубить и принести домой березовых веток деревенским ребятам большого труда не составляло. Нам с пеленок разрешалось иметь свой нож и брать отцовский топор, так что этими инструментами мы владели. Труднее было отделить почки от веток. Руки у нас в это время всегда были зеленые и с большими потертостями. А из очищенных от почек веток вязали веники.

С наступлением весны начиналась заготовка коры лозы. Работа эта считалась выгодной и вполне доступной для ребенка любого возраста. Лозу мы «драли» все лето, после школы, совмещая с выпасом скота, когда загоняли скот на полдник. Во время пастьбы вязали и метлы. Гонишь домой корову, а за спиной тащишь вязанку лозы или метел. Между ребятами даже существовало негласное соревнование – кто больше заготовит продукции рыночного или кооперативного сбыта.

Было много и других занятий для детей. Например, изготовление игрушек. Я не помню случая, чтобы кому-то из ребят родители покупали какие-нибудь игрушки, кроме глиняной свистульки-«петушка». Все игрушки делали собственными руками. Например, какой ребенок обходился и обходится без мяча? Так вот, даже мячи мы делали сами. Шили мяч из тряпок, набивая его паклей. Но чаще всего валяли мяч из шерсти. Целыми днями дергали шерсть у коров, лошадей и собак, чтобы свалять мяч. Каждый из нас владел своей технологией изготовления мячей. Лучшая распространялась среди друзей. Все мы жили очень дружно, хотя не обходилось и без перепалок, но их мы быстро забывали.

Делались игрушки и для продажи – для рынка. Я, например, зимой занимался изготовлением игрушечных мельниц – водяных и ветряных из дровяного материала, а также клеток для содержания комнатных птиц, и особенно увлекало меня изготовление санок для катания с горок. Тогда в магазинах не было санок в том виде, как мы их представляем сейчас. Вернее, не было никаких. Санки делались кустарным способом, как кто умел. Мои санки не залеживались на подводе, покупали их быстро и цену давали хорошую. Делал я санки по всем правилам санного искусства. Зимой ходил в лес или просил отца, чтобы он вырубил в лесу и привез мне кленовые, ореховые или вязовые палки определенной толщины и длины. Из них я делал специальные заготовки, распаривал их на огне в печи и гнул полозья и вязы. Когда все эти изделия высушивались на печи, строгал, долбил, тесал и из готовых деталей собирал санки. Санки собирались так, что в них не было ни одного гвоздя. А были они прочнее и служили дольше, чем теперешние металлические. Позже я усовершенствовал свое изделие – добавил к санкам очень интересную спинку, и получилось что-то вроде возка. Их покупали уже не для того, чтобы кататься с горки, а возили маленьких детей.

Самим нам продавать заготовленное сырье и изготовленные нами игрушки не разрешалось. Все это продавали родители, а деньги откладывали для приобретения для нас одежды и обуви. Так что деревенский ребенок не был потребителем в семье, он с раннего детства как-то жил на заработанные собственным трудом средства. Кроме перечисленного, мы выполняли очень много различных необходимых в хозяйстве работ. Например, нашей обязанностью было заготавливать на корм свиньям болотное растение – бобовник. Работа очень тяжелая. На болоте, километрах в трех от дома, надо было нарвать листьев и сырыми или даже мокрыми принести их домой в вязанке за спиной.

Заготовка грибов, ягод и орехов для потребления свежими и на зиму, стручков хвоща, липовых листьев и головок клевера для хлеба, луба молодой липы для плетения лаптей, пилка и колка дров полностью ложились на плечи детей. Но это только часть обязанностей подрастающего поколения. Основные сельскохозяйственные работы и работа по дому – ни одна из них не проходила без нашего участия. Переборка, посадка, окучивание, уборка картофеля. Теребление, обмолот, лущение льна, жатва ржи, овса, ячменя. Косьба и сушка сена. Вывозка с поля зерновых и сена. Обмолот зерновых. Во всех этих работах принимали участие, и немалое (нельзя сказать посильное, иногда и сверх сил), и дети. С нашим желанием и даже с возможностями никогда никто не считался. И мы сами все работы считали необходимыми и с желанием или без него выполняли как должное. Правда, были всякого роды казусы. Дети всегда были детьми.

Помню, подняли меня с постели задолго до восхода солнца, накормили, чем бог послал, и отправили косить на дальнюю делянку. Косить надо, пока не высохла роса. Сухая трава косой не режется. По дороге на сенокос дорогу перебежала белка. А белка у нас была великая редкость. Я ее увидел первый раз в жизни. Детский ум сработал. Часа два я гонял злополучную белку. Вспомнил о косе, когда солнце было уже высоко. Прибежал на сенокос, с трудом прошел два-три прокоса, и роса высохла. Машешь косой, рубашка мокрая, а трава не режется. Сел под куст и плачу. Знаю, что без ремня не обойтись. Так оно и случилось. Приехали за сеном мама с Сережей, а сена нет. Расчет был на месте, благо лозняка кругом было много.

Очень тяжело давались такие работы, как теребление льна и жатва серпом колосовых. Надо было целый день под палящим солнцем работать наклонившись. Бывали и мозоли кровавые, и порезы серпом, и очень болела спина. Так наработаешься, что вертикальное положение принять не можешь.

Не могу не остановиться еще на одной мучительно тяжелой работе. Это обмолот зерновых. Обмолот начинался осенью, когда почти все было убрано с поля, то есть в пору школьных занятий. Вернувшись из школы и быстро пообедав, кто-нибудь из нас двоих, я или старший брат, чаще я, отправлялся помогать отцу. Надо было затарить и переносить с тока в закрома намолоченное утром и провеянное отцом днем зерно, а затем принести в евню (так называлась сушилка для снопов) снопы ржи, ячменя или овса. Отец их развешивал или устанавливал на жердочки. Наносить дров и топить печь до тех пор, пока начнут трещать стены. Печь топилась по-черному. Дым мучительно ел глаза, а отходить от печи было нельзя до тех пор, пока не останутся только угли. Поэтому, подкладывая дрова, дежуривший у печи лежал на полу. Там было небольшое бездымное пространство. Тяжело было носить снопы ржи и ячменя. Ость колосьев набивалась под рубаху, в волосы и штаны и сильно кололась. Но самое неприятное наступало на следующий день.

В 3–4 часа ночи нас поднимали на работу. Просохшие снопы надо было обмолотить к рассвету. Днем предстояли другие работы. Снопы расстилались по глинобитному полу тока, и их нужно было бить деревянными цепами до тех пор, пока не только ни одного зерна не останется в соломе, но и солома будет сплющена. Затем солома тщательно перетряхивалась, убиралась и раскладывалась новая партия снопов. Надо было несколько часов подряд выполнять монотонную работу – ударять цепом, причем в такт со всеми. Мы молотили вчетвером, значит, в четыре цепа. Сбиться с такта – нарушить музыку, значит, получить подзатыльник. Работа тяжелая, монотонная, и страшно хочется спать. И как ни спешили, работая без единого перерыва на отдых, не всегда успевали закончить работу до рассвета. Тут начиналось самое страшное. Надо было идти в школу. А у отца же были другие заботы – быстрее закончить обмолот. В хозяйстве было бесчисленное множество других неотложных дел, от своевременного выполнения которых зависели жизнь и быт семьи. Мы, размазывая грязь по щекам, утирали слезы. А отец злился на нашу нерадивость в отношении к работе. После нескольких ругательств отец давал крепкого пинка под зад, я вылетал через подворотню на улицу и на одном дыхании мчался за связкой школьных учебников, не развязываемых неделями. Слезы исчезали. Забегал домой, чтобы схватить книги и тетради, и несся в школу так, что только босые пятки сверкали.