– Я зачислила Джейн Попинкорт свой штат. И я хочу, чтобы она сегодня осталась со мной.

Леди Гилфорд вздохнула.

– Ну, чисто малое дитя – подавай ему новую игрушку. Сама-то Джейн не больно рвалась к вам. И я не удивлюсь, если она предпочтет остаться с мистером Бобом Пейкоком.

Мэри растерянно заморгала.

– Не может быть. Джейн дама, а не шлюха, чтобы ложиться с каждым встречным.

– Дама? – хмыкнула Гилфорд. – Эта дама ещё тому вас научит. Да от неё за милю несет беспутством. Одно то, что не постыдилась купаться голой при стольких мужчинах...

Она осеклась.

– Деточка, да ты что не узнала ее?.. Ох, куда же ты? Мэри стремглав вбежала в зал, где сонные служанки убирали со стола, допивали вино. Они с изумлением взглянули на принцессу.

– Эй, добавьте огня в камин! Подайте свечи! Я хочу разглядеть гобелен получше.

Она и не заметила парочку, беседующую на деревянной галерее конце зала. Не видела, как Джейн, оттолкнув Боба Пейкока, сбежала к принцессе, подхватив со стола свечу.

– Вы все-таки заметили? – улыбаясь, спросила она, но имела в виду явно не изображение купальщицы, и свет от её свечи остановился на группе мужчин в углу.

Мэри невольно взглянула, что же осветила Джейн, и вопросы замерли у неё на губах. Она смотрела во все глаза, узнав за спиной брата фигуру того, чей образ столько лет хранила в сердце... Вспоминала эту манеру стоять, скрестив на груди руки и чуть вскинув подбородок. Эти каштановые жесткие волосы, красивой волной спадающие на широкие плечи, эти по-девичьи голубые глаза на сильном, смуглом лице воина.

– Чарльз, – шепнула, точно позвала она, словно ожидая, что, затененный блистательным обликом её брата, вышитый придворный вдруг ответит.

Свеча дрогнула в руке Джейн. Она растерянно взглянула на принцессу. Когда-то фрейлина была поверенной всех её тайн, и то, что Мэри скрывала от всех, Джейн было известно. Принцесс учат скрывать свои чувства, и даже если кто-то и заметил влюбленность маленькой девочки, то кому бы пришло в голову, что это столь серьезно?

Но сейчас Джейн даже испугалась. Она-то хорошо знала Чарльза Брэндона, бесспорно обаятельного придворного, но человека циничного, интригана и карьериста. И то, что Мэри, легкомысленная и тщеславная, несмотря на годы, таила в себе слепую преданность и любовь к нему... Хотя будь Брэндон даже рыцарем без страха и упрека, то и тогда для принцессы из рода Тюдор это чувство было бы губительно. Сейчас же, видя, какими глазами принцесса глядит на его тканое, несовершенное во многом изображение, Джейн Попинкорт не на шутку забеспокоилась. Она была лишь на три года старше семнадцатилетней принцессы, но сейчас почувствовала себя такой опытной, всезнающей, видевшей жизнь женщиной.

– Миледи, я не знала, что вы не заметили его с первого раза, – тихо сказала она.

Мэри, не сводя глаз с гобелена, покачала головой.

– Нет. Я смотрела на Генриха, на эти наряды... на тебя. Я ведь и тебя не узнала.

Она словно очнулась, почти сурово взглянув на Джейн. Оглянувшись, принцесса сделала знак отойти столпившимся сзади слугам.

– За что тебе дал десять тысяч мой брат? За то только, что поглядел, как ты купаешься?

«Как она наивна... и романтична», – подумала Джейн и ответила со вздохом:

– Я имела честь быть лишенной девственности его величеством Генрихом Тюдором. Таково было его желание. Я не смела отказать.

Мэри словно не поняла.

– Так он?.. Мой брат и ты? Господи, все говорят, что Генрих никогда не изменяет Катерине.

Джейн улыбнулась:

– Поверьте, леди Мэри, на войне редко у какого мужчины нет женщин. А я... Что ж, я была его первой дамой, известной в обществе. Говорят, это честь.

Ей показалось, что принцесса не слушает ее, вновь не сводит глаз с гобелена. И вдруг так и ожгла огнем темных, почти черных в сумраке зала глаз:

– А Брэндон? Ты не солгала мне?.. Фрейлина улыбнулась:

– Миледи, я уже все вам сказала сегодня. Мэри перевела дыхание.

– Это хорошо, Джейн. Иначе... И вдруг она рассмеялась:

– Что ж, выходит, благодаря тебе может расстроиться помолвка Брэндона и этой старухи Маргариты? О, Джейн, как я тебе признательна!

Фрейлина еле успевала подстраиваться под резкие перепады настроения принцессы. Но, воспользовавшись её благодушием, спросила:

– Вам ведь все равно, женится он на ней или нет? Мэри прелестно надула губки. «На континенте её рот нашли бы очаровательным», – подумала Джейн.

– Как ты считаешь, Джейн, если моя помолвка с герцогом будет расторгнута – кого мне просватают?

– О, у такой прекрасной принцессы не будет отбоя в женихах, – заверила фрейлина. – Принц Португальский или Неаполитанский, герцоги Баварский или Савойский... Конечно, лучше всех был бы Франциск Ангулемский. Он родственник короля Франции и, если у Людовика XII не будет сына, что очень похоже, он станет его наследником. К тому же Франциск слывет красивейшим и наиболее галантным из французских принцев. И...

– Пустое, – перебила её Мэри, – все они мне безразличны. Признаюсь тебе – я хочу и желаю стать женой Чарльза Брэндона.

Она лишь улыбнулась, заметив ироничный взгляд Джейн, и, по-своему его истолковав, сказала:

– Ведь если он чуть не женился на Маргарите Австрийской, что помешает ему взять в супруги Мэри Английскую?

Джейн справедливо решила, что только жизнь в изоляции от двора, а также та необычная для принцесс крови свобода и самостоятельность, к каким она привыкла в Саффолке, могли возродить в душе Мэри эту немыслимую по своей дерзости мечту. Но Джейн не стала указывать на это Мэри. Лишь молвила, улыбаясь:

– Что ж, говорят, Рождественская ночь – ночь пророчеств. И я буду молиться, чтобы произнесенное сегодня вами сбылось.

Конец марта 1514 г.

Дворец Гринвич

Лохань для купания была такой огромной, что двое весьма крупных молодых мужчин свободно разместились в ней. Более того, они боролись в ней, топили друг друга, брызгались, хохотали. В конце концов, утомленные и довольные, они улеглись у противоположных краев, устало дыша и улыбаясь друг другу.

– Эй, вода уже подостыла! – крикнул один из них суетившимся у больших разожженных каминов слугам. – Добавьте горячей.

– И подайте вина, – приказал другой. – А потом пошли все вон.

Над водой поднялись клубы пара. Слуги – кто в бархатных беретах, кто в войлочных колпаках, но все без камзолов с закатанными выше локтей рукавами – кланяясь, стали покидать помещения ванной комнаты.

Купальщики остались одни. Потрескивало пламя, освещая кирпичные веерные своды над головой. На лавках вдоль стен лежали стопки белья, нарядная чистая одежда. Большое, в человеческий рост, зеркало отражало кувшины и тазы у противоположной стены, флаконы с духами и ароматными добавками для ванной на столиках, а также двоих купающихся мужчин. У одного были рыжеватые, белокурые волосы, молочно-белое атлетическое тело, несколько крупное, но вполне соразмерное. Другой был смугл, худощав, но имел могучие плечи, сильные мускулы так и выпирали под блестящей мокрой кожей. Волосы, потемневшие от влаги, были длинными, жесткими, упрямо завивающимися на концах. Сейчас, не глядя на своего сотоварища, он любовался цветом вина, просвечивающего рубином на свет огня.