Выволочив несчастного на поляну, разведчики обступили его по обе стороны и, удерживая за плечи, не давая подняться, вынули кляп изо рта и присели при моем приближении, чуть приоткрыв маски-капюшоны плащей. Я снял шлем, открывая лицо, и навис над пленным грозной тучей, буравя его ненавидящим жестоким взглядом.

– Что-то он худ да костляв, – буркнул я, тут же состроив недовольную и грозную мину. – Пожирней, что ли, найти не могли? Тут мне одному только на обед.

– А мне? – возмутился Наум немного наигранно. – Чур, голова моя, я ее в углях запекать буду, объедение! – При этом состроил такую страшную рожу, что я едва удержался от смеха.

Несчастный босяк от таких гастрономических интересов к его персоне даже побелел и, похоже, был в предобморочном состоянии. Связанные конечности пленника судорожно дергались, лицо перекосилось от ужаса. Из пересохшего горла вырывался какой-то сип. Безумный, остановившийся взгляд сфокусировался на здоровенном ноже в руке Наума, которым тот неторопливо разрезал путы из гибких ивовых прутьев на руках и ногах бедолаги, незаметно подмигивая невозмутимым разведчикам.

– Как же, батюшка Коварь? – подхватил игру Олай, распевно и раболепно запричитав: – Велел ты мне взять самого толстого и не сильно обросшего, вот мы тебе его и привели.

– Коварь! – прошептал пленник одними губами и еще больше затрясся. – То не я, то не мы…

Почуяв в какой-то момент, что разведчики чуть ослабили хватку, насмерть перепуганный пленник вывернулся ужом и соскользнул в низинку, к ельнику, встал на четвереньки и быстро пополз к своим, умудряясь как-то на ходу креститься и причитать, нещадно обдирая колени на еловых корнях и хвое. Через пару десятков метров он вскочил на ноги и, не разбирая дороги, рванул к стоянке, хрипя и сипя в попытке громко крикнуть, но вместо этого завыл отчаянно, словно побитый пес, сгинул в зарослях.

Мы не бросились в погоню; напротив, даже немного отступили, хохоча в полный голос. Наум, все посмеиваясь, тут же размотал «гуделку» и отмерив два локтя веревки, стал раскручивать полусферу вокруг себя.

По сути «гуделка» была низкочастотной сиреной, не инфразвук, конечно, но тоже весьма неприятная по ощущениям вибрация очень низкой частоты. Гулкое завывание всколыхнуло сонный лес, как охотничий рев неведомой дикой твари, жаждущей крови и добычи. Я даже со своей тенистой опушки услышал, как заржали лошади наемников на песчаной отмели вдоль берега. Гул все усиливался и усиливался, набирал мощность, что, в свою очередь, послужило сигналом для стрелков, почти синхронно пустивших в небо над поляной ракеты. Дымные шлейфы резанули небо, как арканы, наброшенные на ретивых жеребцов, затаившихся в глубине табуна. В это же время вырвавшийся из наших рук пленник достиг разбойничьего стана, вопя на всю округу срывающимся голосом что-то совершенно неразборчивое. Одного его перепуганного вида хватило, чтобы в лагере бандитов началась суета и беготня. В общем шуме никто и не заметил, как над поляной прозвучали еле слышные хлопки взрывающихся ракет. Заряд был крошечный, ничтожный, достаточный лишь для того, чтобы только разорвать тонкую берестяную оболочку, под которой скрывалась горчичная смесь. Желтое облако едкой пыли оседало над углями тлеющих костров, над временными, ветхими убежищами и лежанками, устланными свежим лапником. Жгучий туман легко удерживался во влажном воздухе полуденным жарким ветерком.

Князь Александр стоял позади меня и смотрел на все это безобразие, вытаращив глаза, стараясь не пропустить ни одного мгновения разворачивающегося действия. Спектакль, продолжившийся у берега, был явно из категории черного юмора. От такого зрелища невозможно было оторвать взгляд.

Первые крики, проклятия и стоны послышались из подлеска, куда налетчики стаскали награбленное добро и где теперь продолжали упорно потрошить упаковки в бесплодных поисках чего-нибудь ценного. Теперь же эти «старатели», полуслепые от льющихся слез, чихающие и воющие от нестерпимого жжения, кинулись куда попало, хаотично сталкиваясь друг с другом и сея еще большую панику дикими воплями. Ни оружие, ни взятый с кораблей товар их уже не интересовал. Сам воздух в это мгновение превратился для них в злой яд, режущий глаза и горло, рвущий ноздри, опаляющий языки. Это были не просто крики, скорее истошные стенания грешных душ, бьющихся в вечной гиене огненной, воспылавшей внезапно посреди леса. Привязанные лошади сорвали поводья с чахлого трухлявого ствола, к которому их небрежно закрепили, и бросились врассыпную.

Вспотевший от натуги Наум остановил бешено вертевшуюся «гуделку». Это послужило очередным сигналом для стрелков, которые к этому времени должны были давно уже перезарядиться и встать на исходную позицию для прицельного прямого удара.

Молодой князь не отступал от меня ни на шаг. Еще пять минут назад бравый и самоуверенный, он сейчас готов был прятаться за моей спиной, лишь бы не видеть того, что, по его мнению, должно было случиться.

Первый залп шумовых ракет в самые густые скопления людей был для них действительно как гром среди ясного неба, разметавший обезумевшую толпу по земле. Даже сами стрелки в этом легко убедились и тут же отложили пусковые установки, сменив их на арбалеты, заряженные стрелами с тупыми травматическими наконечниками. Непривычный к такому грохоту молодой князь не выдержал и зажал уши, испуганно пригибаясь даже от падающей на него хвои и листьев.

Еще до начала психической атаки я заметил направление ветра и потому чуть задержался, обходя поляну по оврагу с наветренной стороны. Торопиться не стоило. Горчичный туман еще висел в воздухе, и поэтому я не рискнул идти через зону поражения.

Кто-то из наименее пострадавших и самых рьяных, видимо, все же попытался выхватить оружие, за что тут же получил удар тупой стрелы в живот или грудь. Другие поняли всю бессмысленность сопротивления и, бросив любые попытки огрызаться, стягивались у крутых бортов кораблей, наполовину выволоченных на отмель.

Грязные, сопливые, почти слепые, с покрасневшими глазами и лицами, они ползали в мокром грязном песке кто без штанов, кто и вовсе голый, не решаясь поднять на меня взгляд. Более опытные и поэтому сдержанные наемники демонстративно выбросили оружие и тоже сбились в кучу недалеко от того места, где привязывали лошадей. Оставшаяся без дела на дальней опушке свита князя Александра сейчас ловила по бурелому разбежавшихся в страхе коней и даже здесь, на берегу, их крики были слышны довольно отчетливо.

Стрелки держались в тени, разведчики бесшумными призраками проверяли кусты и тенистые ямы убежищ на предмет затаившихся врагов, а на песчаную отмель вышли только мы трое.

Наум чуть впереди, прикрывая меня в полкорпуса, молодой князь, все еще пребывающий в некоторой растерянности, но не выпускающий из рук копья, двигался шагов на пять позади меня. Надо было видеть удивленные рожи этих бандюганов, когда из леса вперевалочку, по песочку вышли два великана в тяжеленных доспехах и мальчишка с копьем. Один из великанов, словно не замечая всей этой грязной, настороженной толпы, вдруг хлопнул ручищей по спине другого и заорал весело:

– О! Наум, глянь-ка! Кажись, мой товар нашелся!