— Да он не сам, финансово поддерживает одного кандидата из московских. И вот тут вся фишка и кроется, Джек. Фамилия кандидата — Коваль, и Ворон мне поручил добыть досье.

— И в этом досье ты, ясная поляна, обнаружил одну странную вещь, да? — перебил Хохол. — Потому и звонишь?

— Да, — честно признался Леон, — я придержал информацию до завтра, хотел сперва с тобой покумекать. Не хочу подставлять Мэриэнн, вдруг это ей боком выйдет.

— Ей, Леон, всегда выходит не боком, а, прости за грубость, раком, — вздохнул Хохол, щелкая зажигалкой и прикуривая новую сигарету. — Это ее родной брат по отцу, бывший ментовский генерал. Они не общаются уже много лет, да и он не в курсе, что Мэриэнн жива, понимаешь? Вот так… И я теперь даже не знаю, что с этим делать.

Это Леон понимал. Получив досье генерала Коваля, он тоже не сразу смог отойти от шока и сообразить, что теперь делать с полученной информацией. Очень уж неожиданной оказалась связь между генералом МВД, пусть и бывшим, и главой криминальной группировки, пусть официально и мертвой. Но было ведь и еще кое-что…

— Хуже другое, Джек. Бес нарисовался, — тихо сказал Леон, на всякий случай снова оглядываясь по сторонам.

Хохол присвистнул — вот это была новость почище той, что преподнес Леон в начале разговора. Но рано или поздно Бес должен был возникнуть снова, это такой человек, что, пока жив, он будет отравлять жизнь другим и особенно Марине.

— Я фигею с первых пионеров… Каким образом нарисовался?

— Там, знаешь, странно. Пришло письмо с левого адреса, а в письме — намеки на то, что Ворон имеет в шкафу огромный скелет, и связан этот скелет с его протеже-кандидатом. И, мол, если Ворон будет поступать правильно, то ничего не всплывет, никто не сядет и не ляжет, а будут все жить дружно и счастливо. Улавливаешь?

— А то, — вздохнул Хохол, которому сейчас хотелось сжать руки на шее Гришки Беса и держать до тех пор, пока тот не перестанет дергать ногами.

— Давай решать что-то, Джек. Бес, как я понимаю, хочет вернуться в город по левой ксиве — понятно, в мэры не полезет, но общак себе вернет. Тут у нас в этом смысле пока небольшое безвластие, и он, видимо, в курсе. И давить Бес будет Ворона и нового мэра.

— А ты уверен, что Коваля изберут?

— Ты не понимаешь, да? Тут у него, мне кажется, и расчет на то, что фамилию его в городе помнят. Но ты ведь знаешь людскую молву — плохое забывается, а хорошее приукрашивается и расцвечивается ярко. Так что Марина Викторовна здесь — героиня, про нее худого никто не говорит. Вот, мне кажется, братец ее и хочет на этом сыграть.

— Гнида он ментовская, а не братец, — с чувством отозвался Хохол, — чуть не приговорил я его однажды, да Маринка, будь она неладна, просчитала меня и сама на пику залетела — весь бок финкой ей располосовал. Своей рукой, сам. А не будь ее — и отдыхал бы сейчас генерал на облачке.

— Жесткие вы, ребята, — удивленно протянул Леон.

— Короче, спасибо тебе за головняки, Леон, — печально сказал Хохол, — устроил ты мне отдых…

— Ну прости, Джек…

— Да ты не понял. Я тебе на самом деле благодарен, так я хоть смогу что-то сделать, как-то предупредить события. Скорее всего, мы у вас скоро появимся, вот чует мое сердце.

— Буду рад увидеться.

— Ну, еще бы. Спасибо, братан, я твой должник.

— Брось это. Я твоей жене жизнью обязан.

— Да, кровников у нее хватает, — коротко хохотнул Женька. — Моя Марина Викторовна умеет друзей заводить. Правда, врагов заводить у нее выходит куда быстрее и лучше. Ладно, бывай, Леон. Звони, если что.

— Я понял.

Попрощавшись, Леон отключил телефон и, надорвав подкладку сумки, сунул аппарат за нее, подумав, что дома найдет для него более надежное место. Застегнув сумку, он вышел из сквера на трассу и поднял руку, останавливая такси.

Лишь потому что она имела несчастье родиться женщиной, ей остается лить слезы и мириться с этим.

Ямомото Цунэтомо, самурай

Закончив телефонный разговор, Хохол отбросил трубку и застонал. Где-то внутри, там, где сердце, все заныло, заболело в предчувствии. Надо же, как сложилось — и брат тебе тут, и Бес, и Ворон, и все в одной куче. Бедная Маринка, когда же это кончится? И даже не это главное — что ему, Женьке, теперь делать с этой информацией? И ведь уже не получится скрыть ее от Марины, в этом деле вообще затягивать нельзя, потому что сам он ничего решить не сможет, даже если привлечет Леона — не та квалификация. Накрылся отдых все-таки, как ни старался Женька избежать этого. Он, конечно, увезет ее в Черногорию и только там, на берегу моря, выложит все, что узнал от Леона и тестя — вдруг близость воды, свежий воздух и смена обстановки заставят Марину хоть на несколько дней отложить поездку в N.? Хохол, понятное дело, не особенно рассчитывал на то, что план удастся, но вдруг? И надо выяснить у Виктора Ивановича, что конкретно известно Дмитрию о теперешней жизни так нелюбимого им зятя? Судя по всему, тесть проговорился о том, что Женька на самом деле жив, это, конечно, неприятно, но не смертельно. Генерал ведь не дурак, чтобы бежать с этой информацией к бывшим сослуживцам — должен понимать, что подставит и отца, и собственную жену, и ее приятеля-адвоката — всех, кто принимал участие в Женькином освобождении. Но знать точную информацию непременно нужно. Осталось выбрать время и позвонить так, чтобы Марина этого не услышала.

Хохол взялся было за телефон, собираясь набрать номер тестя, но вовремя услышал звук поворачивающегося в замке ключа — это вернулась из салона жена. Судя по тому, что он пропустил звук открывающихся ворот во дворе, машину она не загнала, а оставила на улице, значит, поедет еще куда-то.

— Ну, вот тогда и позвоню, — пробормотал Хохол, убирая трубку и спускаясь вниз.

Марина с обновленной стрижкой и свежим маникюром как раз присела на пуфик, расстегивая ремни босоножек.

— Ты спал, что ли? — спросила она, глядя на мужа снизу вверх из-под упавшей на глаза челки.

— Да, задремал, — преувеличенно сонным голосом отозвался он и зевнул, потягиваясь, — а ты чего машину не загнала? Поедешь куда-то?

— Да, хочу серьги и кольца в ячейку положить.

Привычку оставлять все дорогостоящие ювелирные изделия в ячейке банка Марина приобрела здесь — раньше, в России, бриллианты любой величины и стоимости свободно валялись дома на каминной полке или на столике у зеркала — там, где она их снимала, и никому в голову не приходило, что они могут пропасть. Но, меняя внешность, Коваль взяла за правило менять и привычки, особенно те, что демонстрировались окружающим. Подобное легкое отношение к украшениям здесь не приветствовалось, об этом еще Малыш говорил ей, когда был жив. Да и Хохол считал, что в банке надежнее.

— Ну, дело хорошее, — одобрил он, — уезжаем все-таки.