— Этот кремль — резиденция великого князя, — борясь с несмолкаемым шумом торга, крикнул ей на ухо Василий.

Он помог ей выбраться из повозки. Оставив возы под присмотром охраны, они немного прошлись по площади. Чем здесь только не торговали: винами — фряжскими, рейнскими, романейскими; за этими рядами шла торговля разными материями, в том числе и турецкими; далее золотых дел мастера выставили свои изделия, зорко следя за покупателями, чтобы пресечь воровство; за ними расположились меховщики, шорники, портные, гончары. Здесь можно было увидеть бухарские ковры и московские калачи, резные деревянные кубки и серебряную посуду, восточные специи и женские украшения, одежду. Московитянки отличались пестрой, яркой одеждой и тем, что чересчур усердствовали, нанося белила и румяна на лицо. Василий захотел что-нибудь купить Беате из украшений, но от несмолкаемого шума, обилия людей у нее разболелась голова, и они стали выбираться из толпы.

— А почему вон те женщины держат во рту одинаковые кольца с голубыми камушками, бирюзой? — спросила Беата, увидев двух женщин непонятного возраста, в зипунах, на головах у которых были только платки, а не кокошники, как у замужних.

Лица у них были неестественно белые от белил, с яркими яблоками румян на щеках, что не смогло скрыть следов побоев, а одежда на них была не совсем чистая. Василий усмехнулся, презрительно оглядел женщин.

— Здесь торг: каждый продает что может. Эти продают свое тело.

Добравшись до своих возов, они продолжили путь и проехали множество улиц, в том числе и улицу, куда простой народ ходил вычесывать грязь из головы, стричься. Эту улицу назвали «вшивый рынок», так как по ней идешь, словно по перине, из-за множества волос, сваленных на дорогу.

Затем они въехали в Царь-град. Эта часть города была еще большей, чем та, через которую до этого проехали. На улице, где расположились артели сапожников, на окнах висели голенища, портные обозначали свое ремесло кусками материи, но наибольшее впечатление на Беату произвели мясные лавки с грудами рубленого мяса и тяжелым запахом. Некоторые из мясников торговали тухлым вонючим мясом, а покупатели были и на этот товар. На ее глазах здоровенный мужик в овчинном тулупе и такой же шапке ткнул пальцем в кусок испорченного синего мяса, пробуя его на мягкость, выпил чарку водки и тут же стал пожирать этот кусок, заедая чесноком. Беата вспомнила о своих блужданиях по горам с ди Сазели и Марой, о том, как они утоляли голод, жажду сырым мясом и кровью.

Остановились на гостином дворе, где Василий встретил много знакомых купцов. Огромный город Беату впечатлил, да и только, — он не шел ни в какое сравнение с родной Генуей, ее мраморными дворцами, висячими садами, ласковым морем. Оставив жену со спутниками отдыхать, Василий отправился с расспросами к знакомым купцам и вернулся поздно ночью, когда она уже крепко спала, не обращая внимания на периодический стук сторожей по специальным доскам, — они сообщали этим, что несут службу.

На следующий день отбыли утреню в церкви Святой Троицы, помолившись на дорогу. Явно напуганный священник читал молитву по-гречески скороговоркой, проглатывая окончания слов, так что Беата разобрала лишь отдельные слова. Она ощутила: надвигается беда. Утром город изменился, затих, принял встревоженный облик. Даже колокола зазвонили по-другому, не как накануне, словно передавая тревогу всем жителям, сообщая о грядущей беде.

Василий показал Беате вырезанную в камне икону святого Георгия на Фроловских воротах Кремля, у которой просил благословления князь Иоанн III, отправляясь с полками воевать с татарским ханом Ахмадом. Затем наклонился и на ухо ей прошептал:

— Егорья храбрый не хочет помогать великому князю, который отнюдь не храбрец… Князь Иоанн вчера воротился, бросил войска на Угре, не пошел против татар — видно, не верит, что их одолеет. Княгиню Софью с челядью и воинами отправил из Москвы подалее. Думаю, тяжкая участь ждет этот град — пожгет его татарва, людей в полон заберет.

Беате слова Василия не понравились: в голосе вроде слышится сострадание, а значение их зловещее. Но она промолчала — этой ночью сон ей приснился ужасный, будто вновь тащит на себе кол ее покойный супруг, консул, а турки с двух сторон стегают его обнаженное тело батогами. Но на месте казни он оборачивается, и видит она — это не Христофор ди Негро, а Василий Голода, ее нынешний супруг. О сне Василию она не рассказала, но от нехорошего предчувствия с большой силой сжалось ее сердце. А дорога их ожидала дальняя…

— Почти пятьсот верст до Новгорода, — наклонившись, сидя в седле, сказал Василий, словно прочитал ее мысли. — Но болота замерзли — проедем! Даст Бог, доберемся в целости и сохранности. Все в его руках, а в наших — только сабля!

Звонок в дверь оторвал Владлена Петровича от записей. Он не любил, когда к нему приходили без предварительной договоренности, и об этом знали все его друзья, так что если кто и появлялся, то случай был экстренный. Он посмотрел в глазок входной двери. Спиной к нему стояла девушка с распущенными черными волосами, которые падали на спину из-под вязаного берета. Она явно не хотела показывать ему лицо, и это означало либо приятный сюрприз, либо неприятную неожиданность.

«Одна из прежних любовниц, которая решила таким образом напомнить о себе?» — подумал он, не испытывая никаких эмоций. Со спины было трудно узнать девушку, и он не стал гадать, а просто открыл дверь. Черноволосая девушка обернулась, и… Владлен Петрович с удовольствием захлопнул бы дверь, но не успел: она быстро ужом проскользнула внутрь. Меньше всего он ожидал увидеть ее. Это было гораздо хуже, чем встретить давнюю любовницу, предъявляющую какие-то требования. Это была Марина, аквалангистка с базы дайверов в Судаке, и с этой женщиной были связаны неприятные воспоминания. Однако если бы не она, то, возможно, он не стал бы обладателем золотой магической маски. Насколько ему было известно, она одно время лечилась в областной психиатрической больнице.

— Чем могу быть полезен? — спросил Владлен Петрович с интонацией, противоположной смыслу сказанного, дескать, не пошла бы ты куда подальше!

Марина, не отвечая, прошла в комнату, затем, обернувшись, хрипло спросила:

— Узнаешь?

— Узнаю, — признался Владлен Петрович. — Что тебе нужно?! Извини, но у меня мало времени — дел по горло, а это, сама понимаешь, не располагает к длительным беседам.

— Хорошо — давай без расхожих фраз о здоровье и погоде… Все зависит от тебя: отдай маску богини Орейлохе, и я оставлю тебя в покое.

— Ты что, вновь с ума сошла? Нет у меня маски — она находится в Симферопольском историческом музее, в запаснике! После реставрации…

— Я уже все проверила. Ее в музее нет и никогда не было! Она нигде не фигурирует — даже в милицейских протоколах, и в этом я сама тебе помогла. Помнишь, когда ты взял у меня маску, я тогда, после падения со скалы, не имела сил даже пошевелиться. После ты приходил ко мне в больницу, поучал, какие я должна давать показания, чтобы никто о ней не узнал. Наверное, что-то подобное ты внушил и той дуре, Маше, раз и она не проговорилась… Хотя я ей благодарна — она не стала писать на меня заявление в милицию, а представила все происшедшее как несчастный случай. Ты уже достаточно времени владел маской Орейлохе — теперь пришла моя очередь. Я, жрица Мара, прямой потомок народа тавров, должна владеть ею в силу своего происхождения и знаний! В твоих руках она просто редчайшее сокровище, артефакт, а для нас это святыня! Предлагаю обмен: золото — на золото.