В 1963 году мы получили первую в своей жизни отдельную квартиру: на Волгоградском проспекте, в Кузьминках, на первом этаже пятиэтажного дома, который потом стали называть «хрущевским», две смежные комнаты и кухня. Чудо! Не медля ни дня после получения ордера, переехали туда из Марьиной Рощи. Вода — горячая и холодная, чистота, своя крыша над головой — какое счастье! Через год у нас родилась дочка Танечка. А в декабре 1964 года, когда Танечке было пять месяцев, отправились мы всем семейством во вторую заграничную командировку.

И куда же? В Карачи!

Итак, снова Карачи. Много старых знакомых, уважаемый мною посол, то же солнце, та же каменистая земля. Меня определяют во внутриполитическую группу посольства под начало советника В.Ф. Стукалина. Виктор Федорович — новичок в мидовской системе, он взят на дипломатическую работу из партийного аппарата и распределен в Пакистан по окончании Высшей дипломатической школы. Это не первый кадровый партийный работник, с которым к тому времени мне пришлось познакомиться. Виктор Федорович мне сразу понравился. У него живой ум, располагающая спокойная манера держаться, искреннее стремление разобраться в море сложных пакистанских проблем и найти свое место в посольстве. Эта задача, пожалуй, сложнее всех прочих. Советник — ключевая фигура, один из столпов, на которых держится посольство. Он должен знать и уметь все. Стукалину явно не хватает дипломатического опыта.

Посол относится к новому советнику корректно, но корректнее и суше, чем к другим дипломатам. Виктор Федорович делает вид, что все нормально, но я чувствую, как он переживает ситуацию, в возникновении которой он сам ничуть не повинен. Мы становимся друзьями настолько, насколько это позволяет разница в возрасте и служебном положении. Я честно тружусь во внутриполитической группе, пишу справки, составляю записи бесед, участвую в совещаниях, завожу полезные для посольства связи. Трудно приходится без своей автомашины. Посольство договаривается с представителем ССОД Львом Мухиным, и он дает мне во временное пользование полуразвалившийся «москвич» с вечно подтекающим радиатором и порванными сиденьями. Каждый день начинается с ведра воды, которое я заливаю в глотку своей машины. Однако проблема передвижения решена. В отличие от прошлых лет мне уже не приходится пользоваться ни ужасным местным такси, ни еще более ужасным моторикшей — трехколесным мотоциклом с задним сиденьем на двоих и пластиковой крышей над головой. Сиденья такси и моторикши покрыты пластиком. После пятнадцатиминутной поездки по летнему Карачи пассажир выглядит так, будто его полили из шланга.

Мне не сидится ни в посольстве, ни дома. Я вновь осваиваю Карачи, вновь хожу по столь дорогим моему сердцу книжным магазинам «Гринич», «Пак-Америкэн», «Томас энд Томас», радуюсь обилию новых книг и печалюсь скудости своих финансов. Покупаю книги для посольской библиотеки. Оказывается, для этого выделяются небольшие средства. Начинаю бывать с новыми знакомыми в местных кафе и ресторанах.

Дело в том, что, помимо В.Ф. Стукалина, у меня есть настоящий начальник, резидент Сергей Иванович С. В недрах старого посольского дома, на верхних этажах, куда надо подниматься по скрипучим деревянным лестницам с шаткими перилами, в невыносимой чердачной духоте есть несколько маленьких комнаток. Вход туда простым сотрудникам посольства заказан. Я не простой дипломат, а офицер разведки.

Скрыть ведомственную принадлежность, работая в посольстве, невозможно. Твои «чистые» коллеги («чистые» — не имеющие отношения к КГБ и ГРУ) знают о тебе все. Ты учился или работал с ними, а затем на некоторое время исчезал — этого уже достаточно для правильного вывода. Ты появился откуда-то со стороны. Партработники своего пути в дипломатию не скрывают. Новый человек не из их числа. Вопрос лишь один — принадлежит он ГРУ или КГБ? Невозможно тайно пробраться по скрипучим лестницам в помещение резидентуры, а бывать там надо часто. Вся переписка разведки совершенно секретна. Знакомиться с ней, готовить информацию, оперативные отчеты в общих служебных помещениях запрещено. Есть и еще много признаков, по которым опытный взгляд мог различить, кто есть кто. До тех пор, пока разведки мира используют посольские прикрытия, полностью избежать этого невозможно. Есть, однако, способы до минимума свести возможность расшифровки и, главное, негативные последствия этого.

О моей профессиональной этике

Вот рекомендации, которым я впоследствии пытался придать директивный характер:

— исполнять в полном объеме и с предельной добросовестностью все обязанности, которые возлагаются на «чистого» сотрудника, занимающего подобную должность. За долгие годы за рубежом мне не приходилось видеть в посольствах человека, который бы ломался под непосильным грузом работы. Людей губит неорганизованность, несобранность, неумение отделить важное от пустяков. Разведчик должен уметь работать и нести двойную нагрузку;

— ни при каких обстоятельствах, ни в служебной обстановке, ни в дружеской компании, офицер разведки не должен даже намеком давать понять о своем особом статусе. Это тяжелый искус, особенно для молодого человека. Ему нельзя поддаваться. Скромность и неприметность — наши профессиональные качества, условия успеха. Было время, когда само название КГБ внушало людям страх. Те из нас, кто был амбициознее, хвастливее, использовали это для самоутверждения. Последствия этого недопустимого поведения служба ощущает до сих пор;

— с неизменным уважением относиться к «чистым» сотрудникам, не жалеть времени и сил для того, чтобы помогать им. Это по-человечески приятно и окупается сторицей;

— никоим образом не вмешиваться в дела посольства и не пытаться наводить в них свой порядок. Разведчик находится за рубежом не для этого. Посол должен быть уверен, что резидентура помогает ему или по меньшей мере не мешает его работе. Попытки устанавливать какую-то параллельную власть, соперничать с главой миссии чаще всего кончаются плачевно. Служба отвлекается от работы и погрязает в склоке.

Мелкий, но неприятный конфликт возникает и у нас между послом и резидентурой. Здание посольства ветшает, не держится краска на стенах, отваливаются куски лепнины с потолков. Не в лучшем состоянии и главный кабинет посольства, и у кого-то появляется мысль обшить его стены деревянными панелями. В дело вмешивается резидентура, которая дает заключение о недопустимости реконструкции кабинета с точки зрения безопасности. Возникший спор кончается телеграммой МИДа, запрещающей послу намеченные работы. Не знаю, кто был прав в этом споре. Несомненно, у резидентуры должны были быть веские резоны для возражений. Мы знали, что наши американские коллеги, работавшие в теснейшем контакте с местными спецорганами, искали малейшие возможности, чтобы внедрить устройства для негласного подслушивания в жилые и особенно в служебные помещения советских учреждений. Любые ремонтные работы в советском посольстве такую возможность давали.

Мне показалось тогда, что резидентура высказала свои возражения недостаточно тактично, не попыталась найти какой-то вариант, который позволил бы удовлетворить желание посла и соблюсти все требования безопасности. Посол обиделся, стены его кабинета оказались окрашенными масляной краской безобразнейшего коричневого цвета. Служба своими руками оттолкнула от себя порядочного и доброжелательного человека.