Служителей культа было запрещено пытать, но это затруднение легко преодолевалось. По требованию Тайной канцелярии Синод присылал попа для расстрижения преступника. Священник или монах, которому за несколько минут срезали волосы и брили лицо, становился «расстригой», и никаких проблем с пытками не возникало. «О нем объявить в Синоде… и когда с него то (Сан) сымут, указал Е. в. накрепко пытать», — так распорядился Петр I об архимандрите Гедеоне. Приговоры сыскных органов о лишении сана и наказании церковников подлежали обязательному исполнению Синодом. Можно было считать милостью, если государь позволял наказывать преступника, не расстригая его, или отдавал его в руки церковного суда.

В 1763 году Екатерина II, возмущенная просьбами о прощении архиепископа Ростовского Арсения Мациевича, вставшего на защиту церковной собственности, с раздражением писала А.П. Бестужеву-Рюмину, который просил государыню снизойти к сединам и сану Арсения: «Не знаю, какую я б причину подала сумневаться о моем милосердии и человеколюбии. Прежде сего и без всякой церемонии и формы не по столь еще важным делам преосвященным головы секали…» В этих словах ясно выражена позиция самодержцев в отношении церкви и ее иерархов. Доносительство процветало и при преемниках Петра. В мемуарах графа Эрнста Миниха, начинавшего свою карьеру в тридцатых— сороковых годах XVIII века при императрице Анне Иоанновне, подчеркнуто: «Ни при едином дворе, статься может, не находилось больше шпионов и наговорщиков, как в то время при российском. Обо всем, что в знатных беседах и домах говорили, Бирон (фаворит императрицы. — В. И.) получал обстоятельнейшие известия. И поскольку ремесло сие отверзало путь как к милости, так и к богатым наградам, то многие знатные и высоких чинов особы не стыдились служить к тому орудием».

Сама государыня императрица Екатерина Великая не брезговала читать переписку своих подданных и приговаривала при этом: «А мне любопытно, что Новиков пишет Радищеву или наоборот». Дело помещицы Салтычихи во времена Екатерины также началось с доноса. Измученные пытками и издевательствами изуверки шестеро ее дворовых отправились в Сенат доносить на помещицу. Узнав об этом, Салтычиха выслала в погоню своих людей, которые почти настигли доносчиков, но те «скорее добежали до будки (полицейской) и стали кричать “Караул!”» Дело получило огласку, и скрутить доносчиков и доставить их домой слуги Салтычихи уже не могли. Полиция арестовала челобитчиков и отвезла на съезжий двор. Через несколько дней Салтычихе удалось подкупить полицейских чиновников, и арестованных ночью повели якобы в сенатскую контору. Когда крестьяне увидели, что их ведут к Сретенке, то есть к дому помещицы, то они стали кричать «Дело государево!». Конвойные попробовали их успокоить, но сами испугались ответственности и отвели арестованных обратно в полицию. После этого делу о страшных пытках и убийствах был дан ход.

О готовящемся перевороте и покушении на него Павлу I (1796—1801 гг.) стало известно из анонимного доноса. Историки считают, что возможно, донос царю написал В.П. Мещерский, в прошлом шеф Санкт-Петербургского полка, квартировавшего в Смоленске, а возможно — генерал-прокурор П.Х. Обольянинов. Павел пришел к выводу, что «хотят повторить 1762 год», когда в результате переворота, организованного Екатериной II, от власти был отстранен и после этого подозрительно быстро умер внук Петра I император Петр III. Современник Чарторыйский пишет: император Павел I спросил во время аудиенции у военного губернатора Санкт-Петербурга Петра Людвига фон дер Палена (в России — Петр Алексеевич): «Знаете ли вы, что против меня составлен заговор?» Пален улыбнулся и ответил: «Конечно — я ведь сам его возглавляю. Не тревожьтесь, государь, мне все известно». Этот ответ и добродушная улыбка генерал-губернатора совершенно успокоили Павла. Пален добился от императора Павла I письменного повеления арестовать наследника престола и показал его Александру Павловичу, чтобы побороть его колебания в заговоре. Император напрасно успокоился, Пален не врал. Он действительно был одним из руководителей заговора, и поэтому заговор удался. Объяснимо спокойствие и самообладание Палена, узнавшего о появлении доноса о заговоре. Он знал, что в России, где доносчики на каждом шагу, обязательно донесут. Недаром он говорил, что тайные общества не имеют смысла, ибо из двенадцати их членов один обязательно предаст. При этом он ссылался на весьма авторитетный источник, о котором уже говорилось выше, — на Священное Писание.

Доносчиками нередко становились родственники, близкие друзья и соседи. Мужья сообщали о «непристойных словах» своих неверных жен. Отцы доносили на детей, дети на отцов, братья на братьев. Много доносов поступало от жен на мужей, которых не любили и от которых терпели побои и издевательства. Так посадская женка Февронья кричала «слово и дело» на собственного мужа и объяснила на допросе это тем, что «не стерпела от мужа побои». Дворовый человек Сергей Алексеев был взят в Тайную канцелярию по доносу своей жены, которая «известила» сыск, что ее муж обозвал великого князя Петра Федоровича дураком.

Чтобы избавиться от мужей, жены обвиняли их даже в колдовстве, волшебстве и еретичестве — преступлениях, караемых сожжением заживо. Один из таких доносов сделала молодая женщина Варвара Ярова, которая 5 августа 1732 года явилась в церковный суд — Симбирскую ратушу и поведала заседателям о странном поведении мужа, посадского человека Якова Ярова, за которого она вышла замуж полгода назад «неохотой», под давлением родителей. Странность и загадочность в муже она стала замечать, как только они стали жить вместе. С первого дня супружества муж по вечерам надолго стал удаляться в свою комнату, чем вводил супругу в недоумение и любопытство. Супруга стала подглядывать за мужем, и для этого даже сучок в перегородке вынула. Она видела, как при свете свечей и лучин Яков бормотал что-то себе под нос, перетирал в ступе какие-то травы, пересыпал семена и занимался, по мнению жены, колдовством. Не раз она видела в его руках и колдовскую книгу, а однажды увидела даже человеческие кости. Варвара стала бояться спать с мужем в одной кровати и с той поры ни одной ночи спокойно не спала, страшные видения стали подступать к ней во сне, мучили сердцебиение и приливы крови к затылку. Так продолжалось длительное время. Из-за страха Варвара Ярова обратилась с доносом на мужа к своему духовнику, священнику Никите Андрееву, а потом к другому иерею, Никифору Епифанову. Духовные особы нашли в действиях Ярова признаки преступления и посоветовали: «Чтобы не остаться ей (обвиненной) вместе с мужем ея в таком еретичестве, нужно обо всем донести начальству». Извет Варвары Яровой был запротоколирован, ее отпустили домой и наказали хранить все в тайне.

На следующий день несколько земских представителей тайно пробрались в дом Ярова и спрятались на чердаке. Они решили убедиться в колдовских действиях Якова и застать его на месте преступления. С помощью Варвары представители через отверстие в перегородке увидели, что «колдун» действительно бормотал заговоры, перебирал травы, и когда он взял в руки книгу и подошел к свечам, они набросились на него и, завернув руки за спину, связали. Потом они учинили в комнате обыск, изъяли книги еретического содержания, прихватили зелье и доставили все в ратушу. В тот же вечер Ярова обвинили в ереси и колдовстве и допросили. Все его показания записывали в отдельную тетрадь. На следствии Яков сообщил, что лечил людей по их просьбе и назвал имена пациентов. О том, что травы и заклинания способны излечить многие болезни, он стал замечать еще в молодости, постепенно стал разбираться во многих травах и собирал их летом и осенью. Он не раз и сам прибегал к лекарственному зелью, когда его мучил какой-нибудь недуг. В округе Яков прослыл хорошим знахарем. К нему шли люди, и он никому не отказывал. Бывало, и сам навещал больных, лечил от всех болезней, некоторых даже избавил от безумия.