Линдсей заверила Гранта, что его речь показалась ей интересной, разве что чуточку длинной, на что он со смехом заметил: — Вы — первый честный человек, с кем я имею счастье разговаривать сегодня вечером. Вас зовут Линдсей, не так ли? Линдсей, приглашаю вас выпить со мной. Обещаю: больше никаких проповедей. Я хочу послушать вас.

В тот вечер ее не покидало такое чувство, что, если бы тогда какая-нибудь женщина разделась догола и двинулась бы сквозь толпу гостей, расшвыривая направо и налево предметы своего туалета, Грант не обратил бы на это ни малейшего внимания. Он казался увлеченным, поглощенным только ею одной. И в последующие дни и недели его интерес к ней не ослабевал — он внимательно выслушивал ее рассказы, смеялся ее шуткам, читал те книги, которые она ему рекомендовала. Он даже сделал вид, что получил удовольствие, когда она потащила его с собой на местную ярмарку, и лишь много времени спустя признался, что удовольствие это было сомнительным, сродни тому, которое получаешь, когда пользуешься зубной нитью. Оказалось, он родился и вырос на ферме, посему крестьянский труд не слишком привлекал его.

И теперь Линдсей мучительно раздумывала над тем, как это она умудрилась перестать быть центром его внимания. Или это неизбежно, когда люди так долго живут вместе, как она с Грантом?

Он протянул ей бокал с вином.

— Кто знает, вдруг тебе повезет? Как вот этим брату и сестре из статьи.

Оказывается, он все-таки слушал ее. И если бы не его покровительственный тон, она могла бы подумать, что он говорит искренне.

— Судя по твоему тону, у меня примерно столько же шансов разыскать сестру, как и найти Лох-Несское чудовище.

Реплика получилась неожиданно резкой, и он в недоумении уставился на нее. Легкий ветерок выбрал это самое мгновение, чтобы убрать с его лба непокорную прядку. В последних лучах заходящего солнца синие глаза Гранта сверкнули волшебным огнем.

— Я сказал что-нибудь не то?

— Нет, — вынуждена была признать она. — Просто меня не покидает ощущение, что ты думаешь, будто мне никогда не удастся найти ее.

Он заколебался, но потом все-таки проговорил, негромко и мягко:

— А тебе никогда не приходило в голову, что она просто не хочет, чтобы ее нашли?

Она оцепенела.

— Что ты имеешь в виду?

— Просто мне кажется, что в противном случае она уже давно дала бы о себе знать. Не исключено, что у нее имеется веская причина держаться в тени, — продолжил он тем самым рассудительным тоном, который приводил ее в бешенство.

— Например?

— Например, у нее возникли неприятности с законом.

Линдсей отреагировала мгновенно:

— Меня не волнуют ее неприятности.

— Да, но она-то этого не знает. — Когда она метнула на него гневный взгляд, Грант вздохнул и удрученно покачал головой. — Ничего не понимаю. Ты ищешь свою сестру уже Бог знает сколько времени. По крайней мере, столько, сколько мы с тобой знакомы. И вдруг ты начинаешь сходить с ума непонятно из-за чего. Что случилось?

Плечи Линдсей поникли.

— Не знаю. — Несколько секунд она сидела молча, задумчиво покусывая нижнюю губу и глядя на парусную лодку, в брызгах пены направлявшуюся ко входу в гавань. Паруса ее наполнились ветром, когда она легла на другой галс. — Скоро ее день рождения, поэтому я и переживаю. Только и всего.

— Вот что я тебе скажу. Когда этот день наступит, давай я приглашу тебя на ужин в ресторан, и мы поднимем бокалы за здоровье твоей сестры — заочно. Как тебе мое предложение?

Она перевела взгляд на Гранта и увидела, что он буквально лучится самодовольством, как бы говоря: «Ну что, проблема решена?»

Ты не понимаешь. Ты ничего не понимаешь. Она едва сдержалась, чтобы не вспылить. Обычно она владела собой, вспышки гнева были ей не свойственны. Она предпочитала использовать логику, рассудительность и тщательно выстроенные аргументы. Вот только кто сейчас ведет себя неразумно? Керри-Энн пропала больше четверти века назад, зачем же винить Гранта в том, что он считает ее усилия тщетными? Что он не может понять, что ее до сих пор терзает душевная боль, несмотря на прошедшие годы и явную безнадежность дальнейших поисков? Впрочем, хотя он редко виделся с собственной сестрой, которая по-прежнему жила в его родном городке Грантсбург в штате Висконсин, она по-прежнему оставалась неотъемлемой частью его жизни.

Линдсей, поднося бокал к губам, вновь вздохнула.

— Полагаю, легче вспоминать прошлое, чем посмотреть в лицо настоящему. — Она имела в виду компанию «Хейвуд групп», которая стала для нее источником постоянного раздражения и была как бельмо на глазу. Мужчины в дорогих костюмах, маскирующие свою подлую сущность корпоративным жаргоном, по сути оставались самыми настоящими пиратами, желавшими ограбить ее.

— Что слышно от Дуайта? — поинтересовался Грант.

Дуайт Тиббет был его адвокатом. Когда она попросила Гранта помочь ей в борьбе с «Хейвуд групп», он переадресовал ее своему старому приятелю по юридическому факультету, который как раз и специализировался на земельных спорах и который, по уверению Гранта, обладал большим опытом в таких делах, нежели он сам.

— Ходят слухи, что они собираются использовать закон о праве государства отчуждать частную собственность. — Она говорила негромким, ровным голосом, не желая окончательно испортить такой чудесный день.

Грант нахмурился.

— У них нет на это права.

— У них нет, зато есть у округа, и надежный источник сообщил мне, что по крайней мере половина членов комиссии находится чуть ли не на содержании у этих слизняков.

— Они всего лишь прибегли к тактике запугивания.

— Знаешь, что я тебе скажу? Они добились желаемого.

Ее тошнило от одной только мысли о том, что будет, если эти негодяи из «Хейвуд групп» со своими приспешниками добьются своего. Тогда ей останется только подать на них в суд. И какие шансы будут у нее, самой обычной владелицы куска земли, выиграть иск у выступающих объединенным фронтом государственного органа и компании по строительству гостиниц с практически бездонными карманами?

— Выходит, ты передумала и готова принять их предложение?

Она одарила его негодующим взглядом. Неужели он совсем ее не знает?

— Я еще не настолько напугана.

В последний раз «Хейвуд групп» предложила ей столько денег, что их хватило бы на всю оставшуюся жизнь. Во всяком случае, это было намного больше, чем она выручила бы, если бы выставила участок на открытые торги. Но какой суммой можно измерить радость от возможности просыпаться по утрам и любоваться видом из окна и засыпать под мерный шум прибоя? Да и куда ей деваться, даже если она решит продать свою собственность? Здание с участком в двадцать акров на океанском берегу, унаследованное ею от своих приемных родителей, стало для нее единственным родным домом, который она когда-либо знала.