— Сам вижу, — отрезал Джонни-О. — Я что, по-твоему, дурак — Зелёнку не узнаю?

— Мы Послесветы! — выкрикнул Ник. — Такие же, как вы, так что оставьте нас в покое!

Джонни-О заржал:

— Конечно, Послесветы, вот придурок! Мы имеем в виду, что вы новенькие. Зелёныши. Усёк?

— Но у них всё равно может найтись что-нибудь интересненькое, — сказал Энди. — У Зелёнок всегда можно обнаружить что-то такое-эдакое…

— Добро пожаловать в Междумир, — сказал Джонни-О голосом, от которого хотелось не добропожаловать, а убежать куда подальше. — Здесь моя территория, и вам придётся заплатить за проход.

Алли угостила пацана, пытавшегося справиться с ней, кулаком в физиономию.

— Вы что, всегда так встречаете гостей? — осведомилась она.

Джонни-О причмокнул сигаретой.

— А что? Среди гостей знаешь, какие гады попадаются!

Ник стряхнул с себя двоих мальчишек.

— Нам нечем тебе заплатить, — заявил он.

— Точно. Так что придётся вам нас убить, — сказала Алли и ехидно добавила: — Ой, прошу прощения. Кажется, это у вас не получится.

— Выверните-ка ихние карманы! — скомандовал Джонни-О. Его приспешники мгновенно залезли Нику и Алли в брючные карманы и вывернули их наизнанку. По большей части оттуда высыпался всякий мелкий мусор, но у Ника нашлось кое-что, о чём он запамятовал: та самая старая монетка, должно быть, никель[12]— разобрать было трудно, такая она была стёртая; крутые пацаны ею не заинтересовались и швырнули обратно владельцу. Тот поймал никель и опустил в карман.

Зато другой предмет привлёк их внимание.

— Ты только глянь! — сказал странноватого вида мальчишка с тёмно-фиолетовыми губами — как будто он умер, когда сосал черносмородинный джобрейкер[13]. Он крутил в пальцах маленький твёрдый предмет, выпавший из кармана Ника. Ник сразу узнал его: это была жевательная резинка, уже пожёванная и вновь завёрнутая в её родную бумажку. Мама всегда жаловалась, что Ник вечно оставляет жвачку в карманах, и во время стирки она размазывается по всей одежде.

Фиолетовогубый держал твёрдый, холодный комок и вопросительно смотрел на предводителя.

— А ну дай сюда, — командирским голосом, не вяжущимся с его малым ростом потребовал Джонни-О и протянул к жвачке свою огромную, мясистую лапу.

Фиолетовогубый, однако, медлил.

— Может, разрежем её на кусочки? — предложил он.

— Кому сказал — дай сюда! — Джонни-О настойчиво держал горсть перед своим подельником.

Такой лапище ты не скажешь «нет». Фиолетовогубый осторожно вложил в неё маленький круглый комок.

— В следующий раз, когда мне придётся просить два раза, — изрёк Джонни-О, — ты отправишься прямым ходом вниз, понял?

Кадык Фиолетовогубого судорожно задёргался — как будто у него в глотке перекатывался грецкий орех. Или недососанный джобрейкер?

И тут Алли и Ник не поверили собственным глазам: Джонни-О содрал прилипшую бумажку и бросил жвачку себе в рот.

— Тьфу, пакость! — сказал Ник. — Не противно?

В ответ Тряпичный Энди двинул его кулаком в живот. Ник рефлекторно сложился пополам, с запозданием на секунду сообразив, что ему не больно. «Должно быть, этому хулиганью просто нож в горло, что им не удаётся никому причинить боль», — подумал он. Наверно, для отморозков этот мир — что-то вроде ада.

Джонни-О усердно трудился над жвачкой, пока она снова не сделалась мягкой. Он прикрыл глаза от удовольствия.

— Да тут ещё столько вкуса! Корица! — и метнул взгляд на Ника. — Ты всегда выбрасываешь ещё совсем годную жвачку? — спросил он. — В смысле — когда был жив?

Ник пожал плечами.

— Жевал, пока она не становилась совсем безвкусной.

Джонни-О продолжал двигать челюстями.

— Должно быть, у тебя язык без вкусовых луковиц.

— Можно, я после тебя пожую? — заканючил Фиолетовогубый.

— Тьфу, пакость! — отозвался Джонни-О. — Не противно?

Услышав это, Алли расхохоталась, и Джонни-О послал ей испепеляющий взгляд, за которым последовал второй, на этот раз оценивающий.

— Знаешь что, а я не назвал бы тебя красоткой, — сказал Джонни-О.

Алли поджала губы от злости. При этом она сознавала, что такая мина её не красит — и это разозлило её ещё больше.

— У меня красоты столько, сколько нужно, — отрезала она. — Я красива на свой собственный манер.

И это была правда. Никто не назвал бы Алли ослепительной красавицей, но она была очень даже привлекательна. Её возмутило совсем другое: что ей приходилось оправдываться и защищаться от нападок этого большерукого подонка, дожёвывающего чужую жвачку.

— По шкале от одного до десяти, — продолжала Алли, — я тяну примерно так на семёрку. Тогда как тебе я не дам выше трояка!

Она с удовлетворением увидела, что удар попал в цель, потому что это, в общем, была чистая правда.

— Да мне на твою семёрку глядеть противно, — ответил Джонни-О. — И, сдаётся мне, любоваться друг другом мы будем не так уж долго, а?

— Что ты хочешь этим сказать? — вмешался Ник, которому это замечание понравилось не больше, чем Алли.

Джонни-О скрестил руки на груди; при этом его огромные лапы стали казаться ещё грандиозней по сравнению с чахлой грудью.

— Какой-то жалкой жвачки недостаточно за проход по моей территории, — заявил он и повернулся к Нику. — Так что тебе придётся стать моим слугой.

— Ещё чего придумал, — сказала Алли.

— Чего разбазарилась? Не с тобой разговаривают. Ты нам тут даром не нужна. Только пейзаж портишь.

— Пусть так, — отозвалась Алли. — Но без него я никуда не пойду.

Раздался дружный гогот.

— Хо-хо, — сказал Тряпичный Энди, — не думаю, что твоему дружку захочется идти туда, куда ты скоро отправишься.

Хотя Алли и не совсем понимала, о чём речь, она начала понемногу впадать в панику.

— Хватайте её, — скомандовал Джонни-О своим приятелям.

Алли поняла — надо что-то быстро придумать. Поэтому она ляпнула первое, что пришло ей в голову:

— А ну руки прочь, не то МакГилла позову!

Бандюги остановились как вкопанные.

— Ты это о чём? — спросил Джонни-О заметно менее уверенно, чем секунду назад.

— О чём слышал! — завопила Алли. — У нас с МакГиллом соглашение. Он приходит на мой зов, а потом я скармливаю ему всякое мелкое ворьё, у которого руки больше, чем мозги.