Полина и Тереза отлично вписываются в общую картину: молодая бабушка и мать с ребенком идут за покупками. Повсюду дети: спят в колясках и слингах, царственно взирают с кружевных подушек, семенят по мостовой.

— А нас уверяют, что рождаемость падает, — говорит Полина.

Тереза соглашается, что в Хэдбери, похоже, демографической проблемы нет.

— Может быть, в сельской местности все иначе.

— А… — говорит Полина, — снова все беды от городской жизни?

Потому что впечатление такое, что люди разучились размножаться. Численность сперматозоидов у европейских мужчин значительно снизилась. Девушки уже не беременеют от первого же ласкового взгляда. Терезины подруги, которым сейчас под тридцать, в панике. Их детородные годы уходят, и вот теперь, когда они наконец морально готовы к материнству, ничего не получается. Месяц за месяцем им не удается забеременеть. Говорят, это все из-за таблеток. Те самые спасительные таблетки, что столько лет облегчали им жизнь, обернулись проклятием.

«Послушайте, — говорит Полина Терезе и ее подружкам, — нашли из-за чего переживать! Представляете, каково было нам? Мы постоянно боялись залететь. Проверяли трусы каждые полчаса, если случалась задержка хотя бы на день. А когда появилась таблетка, пошли разговоры, что от нее тромбы и, если ее пить, не доживешь до сорока. Так что выбирай: дети или ранняя смерть. Некоторые из нас вообще не предохранялись таблетками».

Молодые женщины смотрят на нее и не понимают. Атмосфера тревоги так же непостоянна, как мода на одежду. Им неоткуда знать, каким страшным было тогда это слово — «беременность». Шепотом рассказать подруге. Признаться родителям. Ложиться в клинику и делать чистку. Теперешняя женщина объявляет о своей беременности свободно и без стеснения. Это состояние тела, а не ума.

Она говорит Гарри:

— Я беременна.

Он смотрит на нее, и на его лице невозможно прочесть никаких чувств. Как будто Полина сказала, что вернулась из магазина.

— Ты беременна? — переспрашивает Гарри. — Ну, ну, ну… С чего бы?

К тому времени они были женаты без малого год.

— В каком смысле «с чего бы»?

— Ты ведь пользовалась диафрагмой?

Полина смотрит на него и сознает, что говорит об одном, а он — о другом.

— Они иногда подводят. Надежность восемьдесят процентов.

— Хм… Вот так подарочек.

Гарри берет кофейник, наливает себе кофе, вопросительно смотрит на ее чашку.

Через минуту она говорит:

— У меня будет ребенок, Гарри. Ребенок.

Тереза закатывает коляску в магазин детских товаров. Они идут через лес крохотных одежек: ползунков в крупную спортивную полоску, комбинезончиков, кроссовок, по виду рассчитанных на кукол. Сегодняшнее младенчество — дело серьезное. Дальше целая чаща кроваток, колясок, детских стульчиков и манежей.

— И еще, — говорит Полина. — Куда девались абортмахеры? Целая профессия исчезла. А ведь были на каждом шагу.

Тереза остановилась перед стойкой с панамками. Она бросает на Полину укоризненный взгляд. Из-за вешалки с миниатюрными анораками на них смотрит местная бабуля.

Полина немного приглушает голос:

— Они были двух видов. Дешевые подпольные — к ним надо было ехать на окраину или за город. Но это уже совсем на крайний случай или для тех, кому не дорога жизнь. Все, кто мог хоть как-то наскрести сто фунтов или больше, шел к доктору — среди них были такие, которые этим занимались. Клиника в Вест-энде, медная табличка на двери. Сто фунтов были по тем временам бешеной суммой. Куча людей бегала по знакомым в попытках назанимать сотку. Мелкими купюрами, в конверте. Отдаешь регистраторше.

Тереза поднимает голову от джинсовой панамки:

— Господи… Мам, откуда ты все это знаешь?

— Все знали, — отвечает Полина. — Не наденешь же ты на Люка это кошмарище?

Они находят правильную панамку. И еще две футболки без медведей и логотипов спортивных клубов.

Расплачиваются и направляются дальше по торговым рядам.

В «Бизнеслайне» Полина покупает все, что у нее в списке. Люк раскапризничался. Они успокаивают его бутылкой с соком и садятся передохнуть на лавочку.

— Забыла тебе сказать. Пришло письмо от Гарри.

Они давно называют его так. «Твой отец» звучало бы не то обвиняюще, не то слишком официально, а «папа» Тереза не говорит уже много лет.

Тереза вытирает Люку нос. Лицо у нее настороженное.

— Да?

— Он приедет летом. Проведет в Лондоне недели две. Хочет с тобою увидеться. Обещает позвонить, когда утрясет расписание.

Тереза легонько хмурится:

— Мы будем здесь, не в Лондоне.

Полина не упомянула, что Гарри закидывает удочки и в ее сторону. Исподволь, ненавязчиво. Может, пообедаем где-нибудь? Она, разумеется, оставит эти намеки без внимания, как оставляла прежние. Гарри ничему не учится. А может, по-прежнему верит в свою неотразимость.

— Для Мориса это лето очень важно, — говорит Тереза. — Если он закончит все набело, проверит источники, напишет введение и библиографию, осенью можно будет отдать в печать. Так что лето предстоит напряженное.

— Хм… Это всего лишь книга.

Тереза в ужасе:

— Ну знаешь… Уж от кого другого, а от тебя я не ожидала…

— Совсем наоборот. У меня нет уважения к печатному слову. Я знаю, откуда оно берется.

Тереза смотрит недоверчиво, и Полина смеется:

— Не бойся, милая, я буду держать свои еретические взгляды при себе. На выходные ваши гости снова приедут?

— Точно не знаю. Наверное, только через неделю.

— Вот и хорошо. Не хватало тебе возиться с ними постоянно.

Тереза защищается:

— Я не против. Они милые. А иначе Морису придется ехать в Лондон. Когда они здесь, это экономнее в смысле времязатрат.

— Ты нахваталась чудовищного жаргона, — ворчит Полина.

Наверное, от Джеймса — от симпатичного Джеймса. Морис бы до такого не унизился. Он избегает всего модного и таким образом выработал собственный неординарный стиль, резко контрастирующий с общепринятым.

— Смотри, не скажи так при Морисе, — добавляет Полина.

Однако Тереза устала от этого разговора. Она вновь пристегивает Люка к коляске и предлагает двигаться дальше.

Тереза никогда не говорит с матерью о Морисе, кроме как в самом практическом смысле: что он сделал или собирается сделать. Полину это радует: кому нужна пресловутая женская солидарность? Наверняка сейчас по всему Хэдбери молодые женщины жалуются на своих мужчин старшим, а те поддакивают и подзуживают. Она вспоминает, что тоже не говорила со своей матерью о Гарри. Исключая один-единственный раз.