Ей хотелось расспросить дочь, о каком «очень близком друге» шла речь в записке Рудольфа. Хотя вряд ли Элеонора будет с ней откровенна.

Амалия снова перечитала записку, с трудом вглядываясь в расплывающиеся строчки, – окна спальни были занавешены тяжелыми бархатными шторами, так что в комнате царил полумрак. В те дни, когда Амалия чувствовала себя несчастной, она питала отвращение к солнечному свету, предпочитая тусклый свет, больше соответствующий ее мрачному настроению.

Окончательно расстроившись, Амалия скомкала записку и, со злостью швырнув ее на каминную решетку, принялась с отрешенным видом расхаживать по унылой комнате с тяжелой мебелью, блеклыми обоями и старыми, потертыми коврами. А ведь это лучшая комната в старом замке, буквально на глазах приходящем в упадок! Здесь когда-то жила хозяйка замка, старая Эльза. Старуха уже настолько тронулась умом, что не могла произнести ни слова, когда Амалия переселяла ее в маленькую каморку в цокольном этаже замка дожидаться смерти.

Да, Амалия прекрасно помнила то утро, когда экономка Ульда поднялась к ней наверх и дрожащим от страха голосом сообщила, что, как всегда, принеся в полуподвал поднос с завтраком, обнаружила свою хозяйку мертвой.

По завещанию, оставленному Эльзой, официальное владение замком после ее смерти переходило детям – Элеоноре и Рудольфу. Нет, конечно, старый замок не стоил больших денег – с каждым годом он все больше и больше разрушался, – и тем не менее это было их родовое гнездо, в котором хранилось несколько ценных произведений искусства. Продав их, Амалия надеялась оплатить обучение Рудольфа в консерватории.

– Если только Рудольф возьмется за ум, отказавшись от своих бредовых затей! – вслух произнесла Амалия.

– Мама, ты несправедлива к Рудольфу!

Резкий голос Элеоноры заставил ее вздрогнуть.

– Как ты смеешь подкрадываться ко мне? У меня и без того расшатаны нервы, а тут ты еще пугаешь меня до смерти!

– Ты боишься бабушкиной тени! – Элеонора вызывающе усмехнулась и, подойдя к окну, дернула шнур, впуская в комнату солнечный свет. – Господи! Как ты можешь все время находиться в темноте?

– А мне так нравится! Это моя комната! Что хочу, то и делаю!

Амалия поспешно задернула шторы, в очередной раз проклиная себя за то, что поведала Элеоноре о своих ночных кошмарах, в которых ей являлась старая Эльза. Дочь смеялась и говорила, что это нечистая совесть не дает ей покоя.

– Где ты была? – требовательно спросила мать. – Я уже давно зову тебя!

– Я гуляла в саду!

– Не лги мне! Я прекрасно знаю, когда ты говоришь правду, а когда – нет. Я желаю знать, что за «близкий друг» завелся у Рудольфа, кто она и каковы их отношения!

– Кто тебе сказал, что это «она»?

Амалия насмешливо взглянула на дочь:

– Неужели Рудольф отправился бы в столь длительное путешествие ради своих новоявленных друзей-социалистов? – Она самодовольно кивнула, заметив, как по лицу Элеоноры скользнула тень замешательства. – Думаешь, я не знаю, что вы оба стали посещать политические сборища? Городские сплетни достигают и моих ушей! Однако сейчас не это главное. – Амалия почувствовала, как задрожали ее руки. – Меня волнует другое. Тебя пора выводить в свет – не важно, что идет война, сейчас самое время подыскивать себе подходящего жениха. Чем раньше я подберу тебе мужа, тем лучше. А Рудольф должен продолжить свое музыкальное образование.

Подойдя вплотную к дочери, она погрозила пальцем перед самым носом Элеоноры:

– А теперь ты расскажешь мне, куда и к кому уехал Рудольф. В противном случае я позову Винсента, и он запрет тебя в той самой комнате, где отдала Богу душу твоя безумная бабка! Клянусь, Элеонора, я сделаю это!

Дочь внимательно посмотрела на мать – похоже, та не шутила. Если огромный, неуклюжий, как медведь, садовник получит приказ препроводить ее в полуподвал, ничто не сможет остановить его, и ей придется отсидеть там до возвращения Рудольфа. Насколько она знала планы брата, он должен был вернуться через несколько дней, а если по каким-либо обстоятельствам он задержится?!

– Я жду! – отрывисто напомнила Амалия.

Элеонора прекрасно понимала, что заключение в импровизированной тюрьме лишит ее возможности видеться с Кордом, – этого пережить она не могла! Конечно, она поклялась Рудольфу молчать о Мэрили, но у нее нет выбора. Мысленно признав свое поражение, Элеонора сказала:

– Она вовсе не так плоха, мама, как ты думаешь!

– Ага! – взвилась Амалия, торжествуя победу над дочерью, – значит, я была права! Рудольф сбежал из дому, растеряв последние остатки совести, нарушив свое обещание никогда не путаться с женщинами. Он же отлично знает, что в его жизни не должно быть ничего, ничего, кроме музыки! Ну теперь-то уж ты расскажешь мне все!

Элеонора бросила на мать ненавидящий взгляд, и Амалия дала ей звонкую пощечину:

– Говори, черт тебя побери, или ты пожалеешь, что родилась на этот свет!

Щека Элеоноры горела, однако гордость не позволила ей заплакать.

– Что ты хочешь знать? – прошептала она, еле сдерживая слезы боли и унижения. – Я не могу знать, что творится в голове Рудольфа, а уж тем более в его сердце! Мне известно только то, что он отправился в Испанию на свадьбу ее кузины. Церемония ожидалась быть очень торжественной и пышной…

– Кто она? – резко перебила Амалия с еще большей настойчивостью в голосе. – Кто она, эта маленькая охотница за удачей, семейство которой устраивает торжественные и пышные праздники? – В словах матери Элеонора уловила явную насмешку.

– Я не считаю ее охотницей за удачей. Это совсем другое…

– Что ты знаешь об этом?

– Я знаю, дорогая мама, что это особая девушка. – Элеонора остановилась, предвкушая впечатление, которое произведет на мать следующая фраза. – Она принадлежит к семье Колтрейнов. Тревис Колтрейн был ее дедом.

Это действительно произвело впечатление. Амалия слышала о Тревисе Колтрейне, как о человеке, вращающемся в правительственных кругах. Кроме того, его сын, Колт Колтрейн, тоже был лицом весьма уважаемым и известным. По слухам, Колтрейны были баснословно богаты и принадлежали к сливкам общества Европы и Соединенных Штатов.

– Это не имеет никакого значения! – неожиданно завизжала Амалия в новом приступе ярости. – И я не допущу, чтобы Рудольф променял карьеру величайшего виртуоза на эту девицу! У него дар Божий, у него талант, и он не имеет права зарыть его в землю. Хочет он того или нет, но я отправлю его в Женевскую консерваторию…

Амалия заметалась по комнате, ее напыщенная речь стала бессвязной и больше походила на бред. Элеонора на цыпочках вышла из комнаты. Вскоре она услышала, как позади снова послышались крики матери, призывающие дочь вернуться, но ей совсем не хотелось выступать в роли мальчика для битья. Она решила не показываться Амалии на глаза до тех пор, пока не вернется брат.