— Если что, депеши сжечь, — продолжал фельдмаршал. — Письмо это тоже сжечь, но только в самом крайнем случае.

Белов встал, Апраксин тоже неловко вылез из кресла, подошел к Александру близко, обнял его за плечи, посмотрел в глаза. От фельдмаршала пахло дорогим вином и пряной подливой.

— Будет спрашивать о чем-либо Алексей Петрович, отвечайте все без утайки, — сказал он, вдруг переходя на «вы», словно высмотрел в глубине Сашиных зрачков что-то требующее уважения. — Идите, — он слегка подтолкнул Белова к выходу.

Понятовский вернулся в Петербург в конце пятьдесят шестого года, как раз под Рождество. Радости великой княгини Екатерины не было предела. В некотором смысле появление Понятовского было неожиданностью. Может, уже и до государыни дошли слухи о связи Екатерины с красивым поляком. Во всяком случае при дворе велась серьезная интрига, дабы избежать появления Понятовского в Петербурге. Английский посол Вильямс, который всегда все знал, передал Екатерине, что во главе интриги стоит сам Бестужев. Последнему сообщению она немало удивилась, но не успела даже осмыслить его во всех подробностях. Приехал милый друг, и слава Богу!

Зима прошла как обычно: балы, маскарады, концерты, фейерверки. Кроме того, при большом и малом дворах образовались свои маленькие компании — кружки, как называла их Екатерина. У великого князя Петра Федоровича тоже был свой кружок, и часто обе компании собирались в одном доме, только в разных его комнатах, скажем, у Кирилла Григорьевича Разумовского, веселились, пили, танцевали, играли в карты, не подозревая о присутствии в доме еще кого-то, помимо хозяев. А хозяева потирали руки — так славно, что его и с Екатериной в хороших отношениях, и с Петром их не испортили!

Несколько омрачала настроение молодежи затеянная некстати война. У каждого в армии был кто-то близкий, а сражения не обходятся без смертей. Об этом старались не думать. Все зыбко в мире, зыбко и при дворе. Братья Шуваловы мутят воду, государыня всегда больна — то пропустила итальянскую оперу, то на балу не появилась, а ждали, заранее уведомив о ее посещении. Время грядущих перемен — тяжелое время, поэтому все как с цепи сорвались, топя в вине беспокойство и дурные предчувствия.

В начале мая Екатерину ждали две неприятности: первая — обязательный отъезд в Ораниенбаум, а там видеться с Понятовским очень затруднительно, и вторая — серьезное опасение, что она беременна.

Первенцу Павлуше два года, он живет заласканный в покоях государыни. Его забрали у матери сразу, как он появился на свет. Екатерина тяжело перенесла роды, как физически, так и морально. На всю жизнь запомнила она картину: все стоят возле ее родильной постели. Радостная Елизавета держит младенца, духовник нарекает его Павлом, суетится возбужденная Мавра Егоровна Шувалова, Петр стоит подбоченясь — он выполнил возложенную на него задачу. А потом все разом исчезли, забыв о главной виновнице торжества. Петербург ликовал по поводу рождения наследника, взвивались в осеннее небо огни фейерверков, все пили без пробуду, а Екатерина лежала в полном одиночестве, изнемогая от жажды и болей в пояснице.

Сына она увидела только на сороковой день. Маленькое кареглазое существо лежало в колыбели, обитой чернобурками, и потело под стеганым атласным одеялом. В комнате топили так, что стесняло дыхание. Екатерина смотрела на маленькие ручки с крохотными ноготками, на чмокающий рот, замшевые, словно смятые щечки. Нет, нежности к этому комочку плоти не появилось.

Ясно, что второго ребенка ждет та же участь. А может быть, материнские чувства вообще были чужды юной Екатерине? Не стоит в этом винить ее, этикет двора не дал развиться этим чувствам. Много лет спустя, став бабушкой, она наверстала то, чего лишена была в молодости. Внукам она уделяла много часов, играя и возясь с ними. Но это все потом, а сейчас она воспринимала беременность как досадную помеху.

Но, может быть, врачи ошиблись? В прошлом году они поставили тот же диагноз, навязали ей строгий режим дня, следили за каждым ее шагом, а потом выяснилось, что беременность мнимая.

Она все сделала, чтобы не брать с собой в Ораниенбаум хирурга Гюйона, он стар, докучлив. У великого князя были свои заботы. Государыня доверила ему руководство Сухопутным кадетским корпусом. Теперь в парке расположилась лагерем сотня кадет. Их высочество, пьяный от счастья, немедленно затеял в своей крепости показательную баталию.

Екатерина была предоставлена сама себе. Вместе с кадетами в Ораниенбаум приехал один из лучших берейторов того времени — голштинец Циммерман. Конные прогулки замечательная вещь — они помогут ей лишний раз встретиться с Понятовским. Дабы не ссориться по пустякам с мужем, великая княгиня начала с того, что робко попросила у мужа разрешения брать у Циммермана уроки верховой езды.

— Ах ты, Господи! Делай что хочешь! — бросил Петр Федорович на ходу и тут же стал выстраивать кадет в каре для повторения штурма крепости.

Вот ведь насмешка судьбы: у Петра Алексеевича были потешные войска, о них всегда говорят с гордостью и уважением. На основе мальчишеских игр выросли Преображенский и Семеновский гвардейские полки. У внука Петра Федоровича та же страсть, те же потешные войска, и все считают это за безделицу, раздражаются, словно взрослый человек играет в куклы.

«Чем бы дитя ни тешилось…» — думала Екатерина. Манеж оборудовали на большой поляне, рядом с катальной горкой. В шесть часов утра великая княгиня уже сидела в мужском седле. На ней были кюлоты, сюртук, сапоги со шпорами, издали нельзя было признать в ней женщину.

Урок продолжался до десяти часов утра, а дальше Екатерина совершала конные прогулки в сопровождении одной камер-фрау — Екатерины Ивановны, весьма преданной ей дамы. Она же нашла способ передать в столицу записку для Понятовского. С этого и начались их почти каждодневные встречи.

— Как хороши вы в мужском костюме, душа моя, — шептал прекрасный поляк. — Мой юный паж… Лошади летели…

— Любовь к пажам наказуема, — смеялась Екатерина. — А может быть, вам надеть женское платье? Тогда я не боялась бы доносов, которые отравляют мне жизнь.

— О, нет! Я не умею ездить в женском седле.

— И все-таки постарайтесь как-нибудь изменить внешность. Право, вас можно узнать за версту.

Вот и дуб, верный страж их свиданий. В узловатых корнях его цветут бледные, сладко пахнувшие фиалки и тонкие стебельки гусиного лука. Дуб стоит на высоком морском берегу, северная сторона его закрыта плотным подлеском. Здесь мягкая трава, а камни в изголовье поросли мхом…

На следующую встречу Понятовский явился в плаще до пят, который совершенно скрывал фигуру, и в белом парике с толстыми буклями на висках и красной муаровой лентой в косице. Увидев его белый парик, Екатерина покатилась со смеху.

— Вы сошли с ума! Ваш парик виден за версту! Из чего он сделан? Живые волосы не могут иметь такого цвета! Ваш парик отливает голубым…

Понятовский ничуть не смутился, он просто сорвал парик с головы с намерением бросить его в кусты, но Екатерина его остановила: