Я засовываю монету в клюв сокола. Щелк! В груди птицы открывается панель, и я вижу светящуюся розовую клавиатуру. «Чтобы узнать, почему небо в Лицзяне такое голубое, нажмите «один». Чтобы послушать легенду о Снежной горе нефритового дракона, нажмите «два»…»

Хватит. Я нажимаю «1».

«В наше время в Лицзяне используется управление конденсацией, а также стандартизация коэффициента рассеяния. Благодаря технологиям мы повысили долю солнечных дней до 95,42 %. Внося микроизменения в состав частиц, которые находятся в атмосфере, мы поддерживаем цвет неба в диапазоне от «Пантон-2975c» до «Пантон-3035c». Эта система создана…»

Проклятие. Мне грустно. Даже небо, такое же прекрасное, как и в день сотворения мира, – фальшивка.

– НЛО ищете? – спрашивает женщина.

Она подходит сзади и кладет руки мне на плечи.

– Есть ли тут что-нибудь настоящее? – бормочу я.

– Есть, конечно, – вы, я. Мы – настоящие.

– По-настоящему больные, – поправляю я ее.

* * *

– Расскажите о себе. Обожаю узнавать людей поближе.

Мы снова в баре. Через окно виден канал, а в нем – рыбы; они плывут, плывут, плывут, но остаются на месте.

– Давайте поиграем, – говорит она. – Будем по очереди угадывать факты друг о друге. Если догадка верна, другой человек пьет. А если угадывающий ошибся, пьет он сам.

– Отлично. Посмотрим, кто напьется первым.

– Чур я первая. Вы работаете в большой компании, да?

– Ха. Мой босс всегда говорит: «Мы – настоящий, международный, современный, большой… – я понижаю голос, – завод».

Женщина хихикает.

По-моему, про свою компанию я ей не рассказывал. Но я все равно выпиваю.

– Все ваши пациенты – важные персоны? – спрашиваю я.

Она выпивает.

– Вы занимаете важный пост в компании, – говорит она.

Я выпиваю.

– Спрошу что-нибудь поинтереснее, – говорю я. – Кто-то из ваших пациентов к вам приставал.

Она краснеет и пьет до дна.

– Вы, наверное, встречаетесь со многими женщинами, – говорит она.

Немного помедлив, я осушаю свою рюмку. «Встречался» – это то же, что и «встречаюсь», только в прошедшем времени», – говорю я себе.

– Вы не замужем, – говорю я.

Она улыбается, но молчит.

Пожав плечами, я выпиваю.

Только затем она берет свою рюмку и выпивает.

– Нечестно! Вы меня обманули! – восклицаю я.

Но на самом деле я доволен.

– Вы сами виноваты, что поторопились.

– Ладно, тогда я предположу, что у вас бессонница, панические атаки, аритмия, сбои в менструальном цикле…

Я знаю, что пил слишком быстро. Я знаю, что пожалею об этом, но не могу остановиться.

Женщина сердито смотрит на меня, затем выпивает.

– Ваших симптомов, какими бы они ни были, у меня нет, – добавляет она. – Моих симптомов, какими бы они ни были, нет у вас.

– Мы же оба здесь, верно?

Она качает головой.

– Вы считаете, что ничего не имеет смысла.

– Считал – до того, как я встретил вас, – говорю я, надеясь, что это прозвучит обольстительно.

Я просто потерял всякий стыд.

Она не обращает на меня внимания.

– Вы часто испытываете тревогу, ведь вам кажется, что секунды утекают, и это ощущение вы ненавидите. Каждый день мир меняется, и каждый день вы стареете. Но у вас еще столько планов. Вы хотите удержать песок в руках, но чем сильнее вы давите, тем быстрее он утекает сквозь пальцы, и в конце концов не остается ничего…

В любом другом случае ее слова были бы просто популярной психологией, псевдоинтеллектуальными изречениями, дешевой «духовностью». Но когда их произносит она, мне кажется, что все это – правда. Каждое слово вонзается мне в сердце, заставляет меня морщиться.

Я молча пью. Ее улыбка начинает размножаться: ее уже две, три, четыре… Я хочу задать ей вопрос, но язык уже меня не слушается.

Женщина выглядит смущенной.

– Вы перебрали, – шепчет она мне. – Я отведу вас домой.

Итак, я снова потерпел поражение.

* * *

Я долго не могу вспомнить, где я нахожусь.

Пока я думаю, солнце марширует мимо шести окон. Пока я смываю с себя запах алкоголя и рвоты, оно проходит мимо еще трех.

Похоже, что об этом пациенте Госпожа Медсестра не позаботилась. У меня раскалывается голова.

Я не хочу посылать за ней собаку – мысль о встрече с ней меня немного пугает. Может, она телепат? Взять телепата в отделение интенсивной терапии – это логично, да? Особенно если пациент уже не может говорить.

Самый сильный страх – то, что кто-то узнает про ваши страхи.

В комнату заходит шарпей и лает на меня. Я достаю из-под его ошейника записку.

Она хочет пойти со мной на концерт роботов, которые играют народную музыку наси. Эту музыку она называла «воплями осла, у которого отрезали яйца». Подпись: «Я не телепат».

Да пошла ты, буржуазная сука! Я пинаю шарпея. Он визжит от боли.

В конце концов любопытство берет верх над страхом. Я моюсь, одеваюсь, иду к концертному залу. Она в желтом. Я киваю ей.

Игнорируя мои попытки сохранять дистанцию, она подходит ко мне, берет меня за руку и заводит внутрь.

– Перестаньте притворяться, – шепчет она мне на ухо.

Я прилагаю все силы, чтобы скрыть от нее свое возбуждение.

Музыканты начинают играть. Звуки, которые они издают, действительно похожие на вопли осла, – настоящее оскорбление для настоящей музыки наси, которую я слышал десять лет назад.

Роботы раскачиваются взад-вперед, делают вид, что играют на инструментах, и из динамиков, встроенных в кресла, течет музыка. Роботов, очевидно, сделали в Китае: они неуклюжие, двигаются нелепо, у них ограниченный набор жестов, а мимики нет вообще. Похоже, что только создатели робота «Сюань Кэ»[6] проявили внимание к деталям. Он даже ведет себя так, будто музыка полностью поглотила его. Время от времени он сильно раскачивается, и я боюсь, что у него отвалится голова.

– Я думал, вам не нравится ржание ослов, – шепчу я ей.

Меня окружает ее аромат.

– Это часть нашей реабилитации.

– Ага, точно.

Я пытаюсь ее поцеловать, но она отстраняется, и мои губы натыкаются на ее пальцы.