О разложении тел и о том, как ему воспрепятствовать

Позади медицинского факультета Университета Теннесси есть чудесная рощица, где по ветвям деревьев скачут белки, где поют птицы и где лежат люди на зеленой травке на солнышке, а иногда и в тени — в зависимости от того, где их положили исследователи.

Этот симпатичный холмистый склон Ноксвилла — единственный в мире участок полевых исследований, посвященных изучению распада человеческих тел. Лежащие на солнышке люди мертвы. Это пожертвованные для медицинских исследований тела, которые молчаливым, но ароматным образом помогают развитию криминалистических исследований. Чем больше известно о том, как разлагается мертвое тело, то есть какие биологические и химические фазы распада оно претерпевает, как долго длится каждая фаза и как влияют на этот процесс внешние факторы, тем точнее можно определить дату и даже приблизительный час гибели человека. Полиция достаточно точно умеет определять время смерти, если она наступила сравнительно недавно. В первые сутки достаточно точным показателем является содержание калия в гелеобразном содержимом глаза, а также температура тела (algor mortis). За исключением экстремальных условий каждый час температура тела падает на 1,5 градуса по Фаренгейту, пока не достигнет температуры окружающего воздуха. Трупное окоченение (rigor mortis) — не такой точный показатель. Оно начинается через несколько часов после наступления смерти, обычно на уровне головы и шеи, и спускается вниз по телу, прекращаясь полностью через 10—48 часов.

Если смерть наступила более трех суток назад, криминалисты прибегают к энтомологическим подсказкам (например, определяя возраст личинок мух) и оценивают стадию распада. Но нужно учитывать, что распад в очень большой степени зависит от внешних факторов. Какая была погода? Закопали тело или нет? Если закопали, то куда? Чтобы установить влияние всех этих факторов, ученые из Антропологической исследовательской лаборатории (как ее вежливо и неопределенно называют) при Университете Теннесси (УТ) закапывают трупы в неглубокие могилы, заливают бетоном, оставляют их в багажниках машин, опускают в пруды и завязывают в пластиковые пакеты. Короче говоря, исследователям приходится делать с мертвыми телами практически все то, что может придумать убийца, чтобы спрятать труп.

Чтобы понять, каким образом эти факторы влияют на время распада, нужно очень хорошо представлять себе основной сценарий, то есть закономерности обычного разложения тела, без воздействия дополнительных факторов. Вот почему я здесь. Вот что я хочу выяснить: каким образом протекает процесс, когда вы предоставляете действовать природе?

Мой гид в мире разложения человеческих тел — спокойный и симпатичный человек по имени Арпад Васс. Васс изучает процесс распада трупов более десяти лет. Он приглашенный профессор судебной антропологии в УТ и старший научный сотрудник расположенной поблизости Национальной лаборатории в Окридже (ОРНЛ). Один из проектов Арпада в ОРНЛ состоит в развитии точного метода определения времени смерти путем анализа содержания десятков распадающихся с разной скоростью веществ из образцов различных тканей жертв. Этот профиль распада веществ накладывают на типичный временной профиль распада конкретной ткани. При тестировании метода Арпаду удалось определить время смерти с ошибкой ±12 часов.

Образцы, с помощью которых он устанавливал профиль распада различных веществ, были взяты из тел антропологической лаборатории. Из восемнадцати тел взяли семьсот образцов. Трудно описать словами эту работу, особенно на поздних этапах разложения, особенно в случае некоторых органов. «Мы должны были перекатывать тела, чтобы добраться до печени», — вспоминает Арпад. Образцы мозга он обычно брал через глазные орбиты. Интересно, что рвотный рефлекс вызвало у него не какое-то из этих занятий. «Прошлым летом, — говорит он слабым голосом, — я вдохнул муху. Я чувствовал, как она жужжит у меня в горле».

Я спросила у Арпада, как он может делать подобную работу. «Что вы имеете в виду? — спросил он в ответ. — Вы хотите знать, что происходит в моем мозгу, когда я отрезаю кусочек печени, а все эти личинки высыпаются на меня, а из кишок брызжет сок? » Я хотела задать вопрос, но промолчала. «На самом деле я не обращаю на это внимания, — продолжал он. — Я пытаюсь сконцентрироваться на важности моей работы. Это ослабляет экстремальность ситуации». Что касается человеческого происхождения образцов, это больше его не волнует. Хотя раньше волновало. Именно поэтому он кладет тела на живот — чтобы не видеть лиц.

Этим утром мы с Арпадом едем на заднем сиденье автофургона, который ведет милый человек по имени Рон Валли — один из работников ОРНЛ, ответственный за связи со средствами массовой информации. Рон останавливает машину на площадке в дальнем конце участка Медицинского центра УТ, в секторе G. В жаркий летний день на паркинге сектора G всегда можно найти место, и не только по той причине, что отсюда до госпиталя идти довольно далеко. Сектор G огражден высоким деревянным забором, по верху которого проходит колючая проволока, а с другой стороны от забора располагаются тела. Арпад выходит из машины. «Сегодня пахнет не так сильно», — сообщает он. Его «не так сильно» произносится таким сверхоптимистичным тоном, каким говорят с супругом, наехавшим на любимую клумбу, или комментируют не слишком удавшуюся в домашних условиях окраску волос.

Рон, который начал путешествие в бодром настроении, показывал мне местные достопримечательности и пел вместе с радио, теперь имеет вид приговоренного к смерти. Арпад просовывает голову в окно: «Вы пойдете с нами, Рон, или снова будете прятаться в машине?» Рон выходит и хмуро следует за нами. Это его четвертый поход в сектор, но он никак не может привыкнуть. Дело не в том, что здесь мертвые (Рон многократно видел тела погибших в автокатастрофах людей, когда работал репортером в газете), его смущает вид и запах гниющих тел. «Этот запах преследует вас, — говорит он. — Или вам так кажется. После моего первого визита мне пришлось двадцать раз вымыть лицо и руки».

Сразу за воротами на столбах установлены два старых почтовых ящика, как будто кто-то из обитателей сектора хотел убедить почтовых работников в том, что смерть, как и дождь, снег или град, не в состоянии помешать регулярной работе почтовой службы США. Арпад открывает один из ящиков и вытаскивает из него бирюзовые хирургические перчатки — две для себя и две для меня. Рону он не предлагает.

«Давайте начнем там», — Арпад показывает на тело крупного мужчины, находящееся от нас на расстоянии приблизительно десяти метров. На этом расстоянии вполне можно вообразить, что мужчина просто задремал, однако положение рук и полная неподвижность выдают перманентность его состояния. Мы идем в сторону тела. Рон остается около ворот, с сосредоточенным видом рассматривая устройство почтовых ящиков.

Как многие толстые мужчины в Теннесси, этот одет в удобную одежду: на нем тренировочные штаны и футболка с карманом. Арпад объясняет, что этот человек одет, поскольку один из студентов изучает влияние одежды на процесс распада тел. Обычно тела голые.

Труп в тренировочных штанах прибыл сюда последним. Он будет представлять для нас первую стадию распада тела — «свежее» тело (как бывает свежей рыба, но не как свежий воздух; принюхиваться мне не хотелось). Отличительным признаком первой стадии разложения является процесс, называемый автолизом, или саморазложением. Человеческие клетки содержат ферменты, расщепляющие различные молекулы, чтобы получать из них необходимые для организма вещества. Когда человек жив, эти ферменты находятся под контролем и не могут расщеплять стенки клеток организма. После смерти ферменты начинают действовать бесконтрольно и разрушать различные клеточные структуры, в результате чего содержимое клеток начинает вытекать.