Небогатые люди всегда имеют тщательно начищенные штиблеты. Потому что берегут.

Я все пытался найти для больной гордости полку, находил, помещал – а она с грохотом падала ежедневно.

Она постепенно тянула меня в более примитивный, но яркий и цветной мир, – туда, где автомобили с пятилитровыми моторами, где длинноногие девки, где беспринципные дельцы таскают в кожаных чемоданах зеленые деньги.

Ладно, согласен: я мог бы какое-то время потерпеть и без пятилитровых девок с длинноногими моторами, – но почему я в свои годы не имею приличного пиджака?

Что это за перестройку затеяли в моей стране, если я, работая на двух работах, годами откладываю деньги, чтобы купить себе элементарные штаны?

Если честно, я очень спокойно относился ко всему излишне длинноногому и пятилитровому – но без приличных штанов как-то себя не мыслил.

Конечно, страна, которую я семьсот тридцать дней мерил кирзовыми сапогами, не должна мне ничего длинноногого и пятилитрового, – но штаны явно должна. Возможно, не сами штаны как таковые – но возможность заработать и купить...

Так я мысленно глотал сопли и выстраивал в уме длиннейшие демагогические цепочки, тем временем то забивая сваи в комплексной бригаде, то переводя для журнала «Видеопремьер» немецкую статью о любительских порнофильмах, то отправляясь в спортзал выпустить пар, то что-то наколачивая на машинке, выкупленной в бюро проката по списанию – эдакий напыщенный дурачина.

Три или четыре раза, ноябрьскими утрами, когда воздух холоден и влажен, когда с пустых ветвей на подмерзлую за ночь землю падают радужные капли, когда солнце перестает греть, а душа погружается в смертную печаль, уже выпрыгивали из меня безжалостные, мелкие, волосатые, издевались хрипло:

– Упертый кретин! Сворачивай с дороги, философ херов! Закрой свой книжный шкафчик, выбрось пластиночки с заумными песенками! Все это бред, мудовые рыдания! Не сиди на красивом холме, спускайся вниз, поцарапай шкуру! Не корчи из себя всезнайку! Ты трус, ссыкло, у тебя очко играет окунуться с головой в реальную действительность, в действительную реальность, или как там у вас, заумных, это называется?!

Так прошли осень и зима, а в марте появился Юра. И еще как.

В ситуациях, схожих с моей, нужен какой-то внешний толчок, чтобы все вдруг изменить. Воздействие извне. Судьбу каждого человека меняют новые встреченные им люди, а никак не его личные умозаключения и размышления.

Вернувшись домой, я не пытался восстановить дружбу, не искал его. Я никогда никого не ищу – пусть все, кому надо, сами меня ищут. Единственный раз мы случайно встретились на факультете. Он с презрением посмотрел на мои, пошитые мамой, клетчатые брюки. Мы осторожно пообщались – оба знали, что от дружбы двух восемнадцатилетних мальчишек через три года может не остаться ничего. И разошлись в разные стороны.

Но он возник снова. В марте девяностого года приехал ко мне на машине, на белоснежных «Жигулях», и не один, а в компании двоих вполне взрослых молчаливых парней в скромных, но очень приличных пиджаках. О своем визите предупредил телефонным звонком. Увидев в окно белый экипаж, я вышел во двор. Обменялись рукопожатиями. Юра выглядел на миллион долларов, хотя я еще не знал, как выглядит миллион. Меня наповал сразило то, что он одновременно жевал резинку и курил сигарету. Я, и он тоже, ни разу не оглянувшись по сторонам, знали, что на нас смотрит весь двор, все старухи в валенках, все малолетние мамы с колясками, все чемпионы домино. Во многих окнах отодвинулись занавески.

Мы поднялись в квартиру. Корректные спутники Юры, несмотря на мое приглашение, остались в машине.

– Рад тебя видеть, – сказал Юра с удовольствием.

– И я, – честно ответил я.

– В школе бываешь? – спросил он, энергично мучая челюстями свою резинку. «Школой» назывался между своих наш факультет.

– Каждый день.

– Учишься, что ли? Я кивнул.

– Журналистом стать хочешь?

– Да.

– Дурак, – весело констатировал он.

Я бесстрастно пожал плечами и спросил:

– А ты что же – уже не хочешь?

– Нет.

– А кем хочешь?

Он поглядел на меня с вызовом. Взгляд был очень жесткий.

– Сказать, кем я хочу быть?

– Да.

– Крестным отцом. Я не понял его сразу.

– Крестным отцом?

– Ага. Главарем мафии. Читал?

– Что?

– «Крестного отца».

– Это книга, что ли?

Он снисходительно и печально улыбнулся. Так улыбается папа, когда его сынок задает наивный вопрос. Папа, а кто кого поборет – кит слона или слон кита? А кто круче – крестный отец или вор в законе?

– Книга, – кивнул Юра. – Еще какая!

– Я не читаю такие книги, – высокомерно ответствовал я. – Это не литература. Это бульварщина. Мозговая жвачка.

– Дурак, – снова твердо произнес Юра. – Дай мне пива. У тебя есть пиво?

– Я не пью пива. И вообще не пью. Как твои родители?

– Развелись, – небрежно ответил Кладов. – Мать выходит замуж за гражданина Чили.

– Круто, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать. Старый друг посмотрел на мои бицепсы.

– Тренируешься?

– Качаюсь и бьюсь. Каждый день.

– Черт, – Юра вдруг рассмеялся, – мне нравится твоя прическа! Прическа «рэкет»!

– Экономлю, – ответил я. – Чем короче волосы, тем реже их надо стричь.

– Фигня, – высказался друг безапелляционно. – Короткая прическа хороша тем, что за волосы тебя не схватить! В этом ее достоинство!

В то время мои кулаки имели темно-багровый цвет. Я не вылезал из спортзалов. В подмосковных городах такой образ жизни считался чуть ли не единственно правильным. Половина города, насмотревшись по видеосалонам кунфу-муви, тотчас мчалась отрабатывать удары и стойки. Наиболее рьяные сколачивались группами по три-четыре человека, собирались где-нибудь в лесопарке и уродовали друг друга до самозабвения. Секции бокса и борьбы осаждались. Вдруг открылись клубы восточных единоборств – туда рванули сотни и тысячи мальчишек и взрослых мужиков. Брюс Ли и Джеки Чан стали первыми национальными героями новой России.

– Ты страшный зануда и дурак, – с наслаждением объявил мне Юра свой приговор. – Но умный дурак. У меня к тебе дело. – Он показал пальцем в окно. – Видишь машину?

– И что же?

– Меня не сегодня-завтра посадят. Тачку – конфискуют. Уже завели дело. Вопрос решенный.

Я не удивился. Только один спортивный костюм друга, белый, с ярко-синими лампасами, явно стоил столько же, сколько три или четыре моих диктофона. Про автомобиль я и думать не хотел – в нашем с Юрой возрасте автомобиль иметь не положено. Во всяком случае, легально заработанный автомобиль. Так не бывает, чтобы мальчишка двадцати одного года катался на личном авто. Мой отец, тяжко работая всю жизнь, не скопил денег на такую машину. Очевидно, что деньги на все свои дорогостоящие цацки Юра добыл преступным путем.